Кори, естественно, носил шорты, как Кристофер, и очень этим гордился: в его памяти еще живо стояли подгузники, которые он носил не так давно, особенно, когда у него пошаливал мочевой пузырь. У Кэрри была другая проблема — у нее начинался понос, стоило ей поесть любых фруктов, кроме цитрусовых. Я возненавидела дни, когда на десерт у нас были фрукты, особенно виноград, персики и яблоки… все три имели одинаковое действие. Честное слово, как только в дверях появлялись фрукты, я бледнела, представляя очередную стирку трусиков с ленточными оборками. Чтобы избежать этого, нужно было, угадав нужный момент, хватать Кэрри подмышки и стремглав бежать с ней в туалет. И, если я не успевала, или, скорее, Кэрри успевала, по комнате разносился гомерический смех Криса. Он всегда держал под рукой пресловутую голубую вазу, поскольку Кори тоже был не из терпеливых, и горе, если ванная была занята его сестрой. Он не однажды мочил свои шорты и, опозоренный, прятал лицо, прижимаясь к моим коленям. (Кэрри никогда не стыдилась, видимо, считая, что все происходило из-за моей медлительности).
— Кэти, когда ты, наконец, выйдешь отсюда? — прошептал мне как-то Кори, после одного из «происшествий».
— Как только мама скажет.
— Почему она не говорит?
— Там, внизу, живет один старый человек, который не знает о нас. Мы должны ждать, когда он снова полюбит маму и примет нас.
— Кто этот старик?
— Наш дедушка.
— Он что, вроде нашей бабушки?
— Боюсь, что да.
— А почему он нас не любит?
— Он не любит нас, потому что… потому что у него плохо со здравым смыслом. Я думаю, у него что-то не в порядке с головой, а не только с сердцем.
— А мама все еще любит нас?
Этот последний вопрос не давал мне спать всю ночь.
Прошли недели, и однажды, в воскресенье, мама не приходила к нам весь день. Было мучительно сознавать, что она где-то рядом, в этом самом доме, что сегодня у нее на курсах выходной.
Я ничком лежала на полу, читая книгу «Загадочный Иуда», Крис рылся на чердаке в поисках нового чтива, а близнецы возились на полу с игрушечными машинками.
Время шло медленно, и в конце концов, когда наступил вечер, дверь распахнулась, и мама впорхнула в комнату в теннисных туфлях, белых шортах, белой матроске с красной и синей отделкой на воротнике и вышитым якорем. Ее лицо покрылось розовым загаром. Она выглядела энергичной, здоровой и непередаваемо счастливой — прямая противоположность тому вялому и почти болезненному виду, который мы приобрели в этой душной комнате.
Одежда для катания на яхте.
Ага, теперь понятно, чем она занималась. Я с неприязнью посмотрела на нее, чувствуя как моя кожа тоскует по солнечным лучам, и с завистью перевела взгляд на ее ноги, тоже загорелые и здоровые. Ее волосы были немного растрепаны ветром, что делало ее еще в десять раз более красивой, земной и сексуальной. А ведь она была почти старой, скоро ей будет сорок.