— О, разве я не говорила тебе? Твоя бабушка страдает клаустрофобией. Это эмоциональное расстройство, из-за которого ей кажется, что ей трудно дышать в маленьких, закрытых помещениях. Видишь ли, когда она была маленькой, родители часто в наказание запирали ее в шкафу.
О, Господи! Трудно было представить себе, что эта крупная пожилая женщина была когда-то настолько маленькой, что ее можно было наказывать. Мне стало почти жалко маленькую девочку, которой она когда-то была, хотя, одновременно с этим, я сознавала, что она была рада видеть нас взаперти. Это читалось в ее глазах всегда, когда она смотрела в нашу сторону — мрачное удовлетворение от того, что она так ловко упрятала нас в свою тюрьму. Все равно было замечательно, что судьба наделила ее этой фобией, и мы с Крисом готовы были покрыть поцелуями стены узкого коридора, ведущего на чердак.
Мы с Крисом часто вслух размышляли о том, как вся эта массивная мебель оказалась там. Конечно, ее не могли пронести по лестнице через чулан, ведь проход был всего около фута шириной. И хотя мы упорно пытались найти другой, большой вход, наши усилия были тщетными. Может быть, он скрывался за одним из гигантских шкафов, но сдвинуть их с места нам было не под силу. Крис допускал, что самую крупную мебель могли поднять сюда лебедкой и пронести через одно из больших окон.
Каждый день наша ведьма-бабушка приходила к нам и, пронзительно глядя на нас своими сверлящими глазами и злобно скривив губы, задавала все те же старые вопросы:
— Чем вы тут занимались? Что вы делаете на чердаке? Вы молились перед едой? Вы не забыли встать перед сном на колени и попросить у Бога прощение за тот грех, который совершили ваши родители? Учите ли вы младших Слову Божию? Не пользуетесь ли вы ванной вместе, девочки и мальчики? — При последних словах ее глаза вспыхивали особенно злобно. — Всегда ли вы скромны?
Закрываете ли вы интимные части своего тела? Дотрагиваетесь ли вы до своего тела, когда в этом нет необходимости? Боже! Какой грязной казалась нам после ее слов собственная кожа! Однажды Крис не выдержал и рассмеялся, когда она закрыла за собой дверь:
— Наверное, она приклеивает к себе все нижнее белье!
— Что ты! Она прибивает его гвоздями, — сказала я.
— А ты заметила, как она любит серый цвет?
Заметила ли я? Этого было трудно не заметить. Иногда на сером фоне можно было заметить изящную красную или голубую отделку, или слабо проступающие клеточки, или елочку, но ткань была одна — тафта, и на шее платье всегда застегивалось брошкой с бриллиантом, на самом-самом горле. Иногда, впрочем, этот ансамбль дополнялся кружевным воротничком ручной работы. Мама как-то объясняла нам, что эту похожую на доспехи униформу шьет одна вдова в соседней деревне.