— Ты еще думаешь насмехаться надо мной, плюгавый недоносок! О, я тебя убью!.. Помогите мне встать, на этот раз я с ним порешу!
Секунданты повиновались.
— Ну, начнем опять, если ты этого желаешь, — сказал Юлиан, становясь против него.
Борьба опять началась и с еще большим ожесточением, чем в первый раз. Юлиан уже не щадил своего противника, каждый удар его образовывал кровавый подтек, если не рану; противнику не только не удалось ударить Юлиана, но он даже не мог отражать ударов, которые тот ему наносил. Наконец он зашатался и, как сноп, повалился на землю.
— Он умер! — вскричали секунданты, в которых заговорило чувство жалости при виде страданий несчастного.
— Нет, он не умер, — сказал Юлиан, — но если он захочет еще раз сразиться, то я буду неумолим и убью его, как собаку.
— Как! Юлиан! Ты его до сих пор щадил? — спросил наивно Бернардо.
— Да, мой друг, я его щадил, я только хотел его проучить.
— Ого!
— Я тебе говорю сущую правду — ничего не было легче, как одним ударом головой в грудь убить его наповал, но, повторяю тебе, я его пощадил и не нанес ему ни одного смертельного удара.
Между тем Фелиц был в ужасном состоянии. Череп был в одном месте проломлен, нос раздавлен, несколько зубов выбиты, правое плечо вывихнуто, грудь расшиблена и одна нога повреждена.
При этих условиях продолжать борьбу было невозможно; Фелиц сам сознался в этом, когда был приведен в чувство.
— Ну, если так, — сказал Юлиан, — то пусть тебе это послужит уроком. Ты воспользовался своей силой, чтобы нагнать здесь на всех страх. Ты затеял со мной ссору только потому, что понадеялся на свою силу; теперь ты видишь, что и не одной грубой силой можно побороть человека. Я тебя более не трону, но и ты не трогай тех, кого я люблю, или я тебе покажу, как я умею наказывать. Теперь ты, как побежденный, должен сделать условленное заявление.
Фелиц что-то невнятно промычал.
— Говори сейчас. — сказал Юлиан, — или мы тебя бросим здесь волкам на съедение.
— Условия должны быть соблюдены, — отчеканил Бернардо, — или мы все отсюда уйдем.
— Ну, погоди! Я тебе отплачу! — проговорил Фелиц невнятно.
— Что ты говоришь?
— Ничего! Я скажу, если вы этого хотите.
— Мы этого требуем.
Фелиц с затаенным бешенством произнес условленные слова.
— Хорошо, — сказал Юлиан, когда он кончил, — я тебя прощаю, и молю Бога, чтобы он тебя скорее исцелил.
— Да, но я не прощу тебя, дьявол, и отплачу тебе, — произнес Фелиц так тихо, что никто этих слов не разобрал.
Молодые люди занялись приисканием способа для перенесения раненого домой. Наконец они сделали носилки из ветвей, разложили на них плащ, потом уложили Фелица на это наскоро приспособленное ложе и понесли его в Сэр, где он жил.