Роджер везет меня в лимузине в гостиницу.
— Охренительное шоу, Брайан, — вздыхает он. — У тебя просто непревзойденная сосредоточенность и умение держаться на сцене. Лучше и быть не может, честное слово. Просто слов не хватает.
— У меня рукам… пиздец.
— Только рукам? — Даже без иронии, Роджер и голоса не повышает, только приглушенная жалоба, замечание, которого и делать-то не стоит. — Ну, скажем устроителям, что тебе синтезатор криво смикшировали, — говорит Роджер. — А зрителям скажем, что у тебя мать умерла.
Мы проезжаем людную улицу наискось от гостиницы, лимузин катит к «Хилтону», и все пытаются заглянуть в тонированные окна.
— Господи, — бормочу я. — Вот ведь чурки ебаные. Ты на них посмотри, Роджер. Ты только посмотри на этих чурок, Роджер.
— Все эти чурки ебаные купили твой последний альбом, — говорит Роджер и вполголоса прибавляет: — Безмозглый мудак.
Я вздыхаю, надеваю темные очки.
— Хочется вылезти из лимузина и сказать этим ебанушкам, что я о них думаю.
— Ни за что на свете, детка.
— Это… почему?
— Потому что ты слишком неприлично выглядишь для прямых контактов с публикой.
— Подумай, сколько слов рифмуется с моим именем, Роджер, — говорю я.
— И много таких? — спрашивает он.
Мы с Роджером стоим в лифте.
— Найди мне горничную, что ли, ага? — прошу я. — У меня тотальный бардак в номере.
— Уберись сам.
— Не-а. Нет уж.
— Я тебя переведу в другой, ага?
— Ага.
— У тебя целый этаж, кадавр. Выбирай.
— А почему бы просто горничную не прислать?
— Потому что обслуга «Токио-Хилтон», видимо, считает, что ты изнасиловал двух горничных. Это правда, Брайан?
— Дай определение… э… изнасилования, Роджер?
— Попрошу обслугу прислать словарь. — Роджер корчит ужасную морду.
— Я перееду.
Роджер вздыхает, смотрит на меня и говорит:
— У тебя такое чувство, что ты никуда не переедешь, правда? Ты понимаешь, что собирался об этом подумать, но теперь пришел к выводу, что оно того не стоит, что у тебя сил нет или еще что, правильно? — Роджер смотрит в сторону, лифт замедляется на его этаже. Роджер поворачивает ключ — лифт заблокирован и поедет только на мой этаж, а больше никуда, как я, в общем-то, и хотел.
Лифт тормозит на этаже, который запрограммировал Роджер, и я выхожу в пустой сумрачный коридор, иду к своей двери, прорывая тишину громким воплем, вторым, третьим, четвертым, нащупываю ключи, поворачиваю дверную ручку, и она сама открывается, а в номере на моей постели сидит девчонка, листает «Хастлер», повсюду — засохшая кровь. Девчонка поднимает голову. Я закрываю дверь, запираю, смотрю.
— Это вы кричали? — тихо и устало спрашивает она.