Волна желания захлестнула Филиппа, он уже вскочил было, как вдруг на индеанку налетела мужская фигура. Гуттен узнал Лопе де Монтальво. Он со страшными проклятьями сбил Амапари с ног, схватил за волосы и поволок в лес. Вскоре оттуда донеслись рыдания и стоны.
«Матерь божья, – подумал Филипп, – хорошо, что не успел выйти к ней. Лопе снес бы мне голову».
И, снова взглянув на зловещее лицо луны, он прошептал с ужасом и восхищением:
– О доктор Фауст, сколь велика твоя мудрость! Второй раз грозит мне смерть от руки испанца, по вине красавицы, в ночь полнолуния!…..
На следующий день отряд выступил и, углубившись в горы, двинулся к югу.
В конце августа пришли в Баркисимето. После ночного происшествия Амапари избегала Филиппа. Люди отдыхали, отъедались. Обильная еда и сок агавы немного укротили Монтальво.
– Я совершенно убежден в том, – говорил он Филиппу у костра, над которым жарился вздетый на вертел бычок, – что необходимо покинуть Коро и перебраться в места поприятней – вроде Баркисимето, или Борбураты, или Долины Красоток. Там, в этом райском месте, где в изобилии и земли, и воды, может разместиться десять тысяч человек.
– Согласен с вами, Лопе, хотя не могу сказать, что подобные мысли не дают мне спать.
– А что помогает вам уснуть, сударь? – с кривой усмешкой спросил Монтальво.
– Я хочу одного: вернуться на родину. Буду жить в Вене или в Аугсбурге.
– За чем же дело стало? – почти выкрикнул Лопе.
– Надо отыскать Эльдорадо. Получить причитающуюся мне долю золота, которое приведет мои доходы в соответствие с моим положением.
– Вам, немцам, только одного и надо! – взорвался наконец Лопе, дав волю долго сдерживаемой ярости. – Вот потому нам с вами никогда не понять друг друга. Я всем сердцем полюбил этот край, который есть не что иное, как продолжение Испании, полюбил так, словно родился и возрос тут. Я и не думаю о возвращении, хотя живу в Саламанке и по происхождению ничуть не ниже вас. Не только время, но и пространство все изменило вот здесь, – и он яростно ткнул себя в грудь.
– Не понимаю вас, капитан Монтальво.
– Не понимаете и вовеки не поймете. Это и ваша беда, и наше несчастье.
С этими словами Лопе встал и исчез во мраке ночи, а сбитый с толку Филипп отправился к капеллану. Луна – в точности так было и в Борбурате – казалась ему похожей на потайной фонарь, из узких щелей которого лился кровавый свет. Падре Тудела поспешил к нему навстречу.
– Как вам эта луна, падре? – таинственно понизив голос, спросил у него Филипп.
– А что такое? Полная луна…
– Нет, это не просто полная луна: это небесное знамение.