Под вечер они добрались до постоялого двора, и, едва лишь оставшись с Францем наедине, Филипп дал волю своему гневу.
– Ты вовсе ополоумел! Как только прибудем в Севилью, я дам тебе денег и немедля отправлю в Германию! Не хватало мне еще расхлебывать кашу, которую ты завариваешь!
– Возьмите меня в Новый Свет! – умолял его Франц. – Мне легче помереть, чем вернуться в Баварию. Ей-богу, я не тот, за кого все меня принимают… Я буду храбрым солдатом! Позвольте мне доказать вам это, и клянусь спасением души, вы не раскаетесь!
Но Гуттен, истомленный тяготами пути, уже спал.
Была глубокая ночь, когда он внезапно, как от толчка, проснулся. Комнату заливал яркий свет луны, и Филипп вздрогнул: круглая ярко-желтая луна явственно отблескивала кроваво-красным. В ушах у него звучал голос доктора Фауста: «Когда полная луна станет цвета крови, встретишь свой смертный час. Окажешься ввергнут в пучину бедствий, испытаешь грозную опасность. Не могу определить какую… Знаю одно: будь настороже, а еще лучше – воротись туда, откуда пришел. Но погоди… я вижу… вижу! Смерть настигнет тебя в ночь полнолуния, по вине женщины, от руки испанца, на голой равнине…»
Гуттен встал с кровати и вдруг заметил, что Франца в комнате нет. Ведомый недобрым предчувствием, он сошел по лестнице в хлебный амбар, неслышно проскользнул внутрь и в ужасе отпрянул. Капитан Лопе де Монтальво совершал с Францем то, что, по словам Камерариуса, совершал Франц с Фаустом.
«Не зря у луны сегодня такой зловещий отсвет, – ошеломленно подумал он. – Это луна доктора Фауста».
Как только они прибыли в Севилью и распрощались с кавалеристами, Филипп напустился на Франца:
– Мерзостный развратник!
– За что вы меня браните, ваша милость? – захныкал тот.
– Не вздумай лгать и изворачиваться! Я все видел своими глазами! Ты блудодействовал с Лопе де Монтальво!
К несказанному изумлению, Франц, перестав всхлипывать, вдруг отвечал независимо и даже с некоторою надменностью:
– Ваша честь нимало не пострадала, сударь. Я просил капитана пощадить мое девство, оттого мы и согрешили с ним, слегка погрешив против природы.
– Твое счастье, что ты додумался до этого! – задыхаясь от ярости, вскричал Филипп. – Знаешь, что сделал бы он с тобой, если бы распознал, кто ты на самом деле?!
– Кто же этого не знает! – ответствовал Франц, грызя ноготь.
Филипп сделался уже не багровым, а почти лиловым.
– Тебя он изрубил бы в куски, – запинаясь, еле выговорил он, – а меня бы счел твоим сожителем! Сейчас же в его глазах я всего лишь рогоносец. Ну, хватит! С меня довольно! Убирайся вон! Вот тебе двадцать флоринов, возвращайся в Баварию. Если ты еще раз попадешься мне на глаза, я самолично сведу тебя в трибунал Святейшей Инквизиции и буду от души рад, когда тебя привяжут к столбу и хорошенько поджарят!