Оправившийся от первоначальной растерянности Федерман усадил ее рядом с Гуттеном, а тот, разгоряченный вином, позабыл все свои опасения и впился поцелуем в пухлые свежие уста, с готовностью подставленные ему его соседкой.
Утром Филипп обнаружил, что прекрасная севильянка лежит рядом с ним в постели и что голова у него положительно раскалывается.
«Ох, Клаус Федерман! – с неподдельным уважением подумал он, пытаясь восстановить в памяти все подробности минувшей ночи. – Ты самый настоящий колдун». Последнее, что он помнил, – это как Мария, прикрытая лишь иссиня-черным плащом своих волос, перебирала струны гитары, сидя на подоконнике. В этот день Филиппу исполнилось двадцать три года.
Кто-то поскребся в дверь, и Мария, только собравшаяся прильнуть к Филиппу, недовольно спросила:
– Кто там еще?
– Каталина! – ответил детский голос.
– Какая Каталина?
– Твоя племянница, которая принесла вам кое-какой еды, чтобы пыл ваш не угас.
Мария расхохоталась и отворила дверь. Гуттен привстал с кровати, прикрываясь подушкой. Вошла девочка лет двенадцати, неся молоко и тарелку с пирожками.
– Кушайте на здоровье! – пожелала она, безо всякого смущения разглядывая гостя.
Гуттен натянул простыню до подбородка.
– Красивого чужеземца ты себе заграбастала, тетушка, – с восхищением сказала вошедшая. – Я хотела бы, чтобы мой первый гость был похож на него.
– Так в чем же дело? – непринужденно ответствовала Мария. – Твое посвящение может совершиться немедленно. Я уже научила тебя всему, что обязана знать порядочная гулящая девица.
– Что-что? – переспросил, не веря своим ушам, Филипп.
– Разве ты не понял? Ей уже минуло двенадцать, и она просит, чтобы ты взял на себя честь лишить ее девственности. Это милосердное деяние обойдется тебе всего-навсего в один дукат.
– Или вы обе ополоумели, или я разучился испанскому языку. Ты предлагаешь мне ребенка?..
– Разве я тебе не по вкусу? – покачивая бедрами, спросила Каталина.
– Месяц назад она из девочки стала девушкой и теперь уже сама начнет зарабатывать себе на жизнь. Хватит сидеть у тетки на шее. Не хочешь – не надо. Охотники найдутся…
– Вон! – Вне себя от гнева, Гуттен соскочил с постели в чем мать родила.
Девочка, не слишком торопясь, двинулась к двери, а тетушка спросила:
– Какая муха тебя укусила, чужеземец?
– Изыди, нечистый дух! Прочь от меня! Ты склонила меня ко греху, а теперь хочешь еще, чтобы я растлил ребенка?
– Воля твоя, могу и уйти, – пожала плечами Мария. – Только сначала расплатись.
– Бери и проваливай! – Филипп швырнул на пол серебряный флорин.
– Боже, боже! – застонал он, когда дверь захлопнулась. – Возможно ли, что я дал похоти одолеть себя? Я нарушил обет целомудрия, который принес Пречистой Деве. Я потерял чистоту, которую обязался хранить до свадьбы! Мне больше не быть Парсифалем!