Капитан оборвал ее резче, чем сам того хотел:
— Не знаю, к кому принадлежу я, но только не надо мне сейчас говорить о том, что нужно подставить другую щеку.
— Значит, вы все-таки хотите найти тех, кто стрелял в вас, капитан, и в вашего друга капрала Селмана, которого вы звали. Но месть будет…
Фрост снова не дал ей договорить:
— …честной расплатой, сестра. Дайте ручку и бумагу — я должен переписать фамилии солдат моей роты, пока не позабывал.
— Чтобы сообщить их семьям? — спросила сестра.
— Да.
— На больничном ложе думать о своих павших товарищах — поступок настоящего христианина. А месть, я хотела сказать, лишь ожесточит ваше сердце, а это не по-божески.
Хэнк потянулся к столу, достал сигарету, но никак не мог щелкнуть зажигалкой и сестра помогла ему. Он глубоко затянулся и сказал:
— Месть не ожесточит мое сердце, его уже ожесточила бойня, которую устроил Чапман шесть дней назад. И если вы правы, и Бог почему-то смиловался надо мною и оставил в живых, то мне остается только одно — мстить. Может, это звучит чересчур громко или банально, мне плевать.
И Фрост отвернулся к окну, пряча слезинку от попавшего в глаз дыма сигареты.
Фрост стал часто бывать в маленькой часовне и в саду за больницей. Много часов проводил он в нем каждый день за последние четыре недели и вот сидел здесь, наверное, в последний раз затягиваясь “Кэмелом”, который сестра Женевьев попросила купить отца Ансельмо на черном рынке для выздоравливающего. Отец воспользовался этим предлогом, чтобы самому покурить американских сигарет. Хэнк был одет в чужую одежду — грубую куртку и брюки цвета хаки, глаз закрывала новая повязка. Он сидел и думал о том, что же ему теперь делать. Чапмана нужно обязательно найти — по трем причинам. Надо вернуть деньги, которые тот задолжал ему самому и семьям погибших товарищей. Во-вторых, когда полковник узнает, что Фрост выжил, то он сам найдет его и под землей — у Чапмана везде были связи. Но главная причина — это желание возмездия, настолько сильное, что все переворачивалось внутри, стоило лишь о нем подумать.
Сзади послышались быстрые шаги сестры Женевьев, звуки которых он навсегда запомнил за эти недели. Хэнк встал, заметил голубизну ее глаз и смущенно подумал, что никогда не видел цвета ее волос под головным убором.
— Так вы уезжаете…
Это был не вопрос, а обычная констатация факта. От ворот донесся сигнал джипа отца Ансельмо — пора.
— Можно один вопрос — почему вы стали… — вырвалось у Фроста, но он не пожалел об этом.
— Не надо, — ответила Женевьев, отворачиваясь. Затем она снова взглянула ему в лицо. — Возможно, потому же, почему вы стали наемником. Я помню рассказ о том, как вы нашли свое призвание.