Она воспользовалась этим дозволением лишь отчасти, и вскоре работа началась снова. Когда он стал заботливо оправлять сдвинувшиеся складки ее плаща, она отставила было ногу, чтобы отступить назад, но он сказал серьезным тоном: «Не шевелись!» — и она повиновалась. Пальцы и стеки Поллукса двигались теперь с большим спокойствием, в его взгляде не было прежнего напряжения, и он снова начал разговаривать.
— Ты очень бледна, — сказал он. — Правда, свет лампы и бессонная ночь…
— Я и днем такая же, но я не больна.
— Я думал, что только Арсиноя будет похожа на твою мать, но теперь нахожу многие черты ее в твоем лице. Овал ваших лиц одинаков, нос твой, так же как у нее, составляет почти прямую линию со лбом, твои большие глаза и изгиб бровей точно взяты с ее лица; но у тебя рот меньше и изящнее очерчен, и вряд ли твоя мать могла завязать волосы позади таким пышным узлом. Мне кажется также, что твои — светлее…
— Говорят, что в девушках у нее были еще пышнее, а ребенком она была такой же белокурой, как и я. Теперь я черноволоса.
— То, что твои волосы, не будучи курчавыми, мягкими волнами облегают голову, это тоже от нее.
— Их легко причесывать.
— Ты ведь не выше ее?
— Пожалуй, что нет; но она была полнее и потому казалась ниже ростом… Ты скоро кончишь?
— Ты устала стоять?
— Не очень.
— Так потерпи немножко… Глядя на тебя, я все больше вспоминаю минувшие годы. Мне приятно, что в тебе я вижу опять Арсиною. Мне кажется, как будто время сильно отодвинулось назад. Чувствуешь ли ты то же самое?
Селена покачала головой.
— Ты несчастлива?
— Да.
— Я знаю, что тебе приходится выполнять обязанности, тяжелые для девушки твоих лет.
— Все идет своим чередом.
— Нет, нет, я знаю, что ты не позволяешь, чтобы все в доме шло как попало; ты, как мать, заботишься о сестрах и брате.
— Как мать! — повторила Селена, и ее губы искривились горькой улыбкой.
— Правда, материнская любовь — вещь совершенно особенная, но говорят, что твой отец и дети вполне основательно могут быть довольны и твоими заботами.
— Может быть, маленькие и наш слепой Гелиос, но Арсиноя делает что хочет.
— Я вижу, ты ею недовольна. Я по голосу слышу. А прежде ты сама была живая и веселая, хотя и не такая шалунья, как твоя сестра.
— Да, прежде.
— Как печально это звучит! Однако же ты молода, целая жизнь лежит перед тобой.
— Какая жизнь?
— Какая? — спросил ваятель, отнимая свои руки от работы, и, пылающим взором глядя на прекрасную бледную девушку, с сердечной искренностью вскричал: — Жизнь, которая могла бы быть вся полна счастья и веселой любви!
Девушка отрицательно покачала головой и спокойно сказала: