Вскоре во двор, где остановился Подтелков, к его тачанке стали стекаться казаки команды.
Пришел мигулинец Василий Мирошников – плотный чубатый казак. Он отозвал Подтелкова в сторону, потупясь, сказал:
– Вот что, товарищ Подтелков… Приезжали зараз делегаты от них, – он махнул рукой в сторону бугра, – велели передать тебе, чтоб сейчас же мы сложили оружие и сдались. Иначе они идут в наступление.
– Ты!.. Сукин сын!.. Ты что мне говоришь? – Подтелков схватил Мирошникова за отвороты шинели, швырнул его от себя и подбежал к тачанке; винтовку – за ствол, хриплым огрубевшим голосом – к казакам:
– Сдаться?..
Какие могут быть разговоры с контрреволюцией? Мы с ними боремся! За мною!
В цепь!
Высыпали из двора. Кучкой побежали на край хутора. У последних дворов догнал задыхавшегося Подтелкова член комиссии Мрыхин.
– Какой позор, Подтелков! Со своими же братьями и мы будем проливать кровь? Оставь! Столкуемся и так!
Видя, что лишь незначительная часть команды следует за ним, трезвым рассудком учитывая неизбежность поражения в случае схватки. Подтелков молча выкинул из винтовки затвор и вяло махнул фуражкой:
– Отставить, ребята! Назад – в хутор…
Вернулись. Собрались всем отрядом в трех смежных дворах. Вскоре в хуторе появились казаки. С бугра спустился отряд в сорок всадников.
Подтелков, по приглашению милютинских стариков, отправился за хутор договориться об условиях сдачи. Основные силы противника, обложившего хутор, не покидали позиций. На прогоне Бунчук догнал Подтелкова, остановил его:
– Сдаемся?
– Сила солому ломит… Что?.. Ну, что сделаешь?
– Погибнуть захотел? – Бунчука всего передернуло.
Высоким беззвучным глухим голосом он закричал, не обращая внимания на стариков, сопровождавших Подтелкова:
– Скажи, что орудия мы не сдадим!.. – Он круто повернулся и, размахивая зажатым в кулаке наганом, пошел обратно.
Вернувшись, попробовал было убедить казаков прорваться и с боем идти к железной дороге, но большинство было настроено явно примиренчески. Одни отворачивались от Бунчука, другие враждебно заявляли:
– Иди воюй, Аника, а мы с родными братьями сражаться не будем!
– Мы им и без оружия доверимся.
– Святая пасха – а мы будем кровь лить?
Бунчук подошел к своей бричке, стоявшей возле амбара, кинул под нее шинель, лег, не выпуская из ладони рубчатой револьверной рукоятки. Вначале он подумал было бежать, но ему претили уход тайком, дезертирство, и, мысленно махнув рукой, он стал ожидать возвращения Подтелкова.
Тот вернулся часа через три. Огромная толпа чужих казаков проникла с ним в хутор. Некоторые ехали верхом, другие вели лошадей в поводу, остальные шли просто пешком, напирая на Подтелкова и подъесаула Спиридонова – бывшего сослуживца его по батарее, теперь возглавлявшего сборный отряд по поимке подтелковской экспедиции. Подтелков высоко нес голову, шагал прямо и старательно, будто выпивший лишнее. Спиридонов что-то говорил ему, тонко и ехидно улыбаясь. А за ним ехал верховой казак, прижимая к груди небрежно выструганное древко просторного белого флага.