Сегодня первый день пасхи. Не торчать же Овцыну здесь, он ушел на обед к коменданту. На стол вскарабкались две мыши, лакомятся едой. Вой узника переходит в тихий плач, разрываемый истерическим повизгиванием.
Отчаяние пресеклось тяжелым сном со стоном и бредом. Но вот к узнику возвращается сознание.
В полумраке седовласый солдат топит огненную печь, дрова трещат, стреляют золотыми, как звезды, угольками, желтое полымя, солдат курит трубку.
– Здравствуй, солдат!.. Христос воскрес!
– Воистину воскрес, – отвечает старик-солдат, он стоит на коленях пред печкой, мешает кочергой дрова.
– А ты что нашептываешь там? Ты что это волхвуешь? Вы все, шептуны, смерти моей ищете… Вот я вам! – грозит узник пальцем. И затем – тихо:
– Ты пошто, солдатик, уж который год не пущаешь меня гулять?.. Все гуляют, один я сижу.
– А вот и не правда твоя, – говорит старый хромой солдат, – здесь никто не гуляет, здесь все сидят… Вот и я сижу. Видишь?
– А пошто же в Холмогорах гуляют, я в окно смотрел?
– То в Холмогорах, а то у нас. Ты, парень, не равняй…
– А здесь что, здесь какое место?
– Тут трущоба, мил человек, – попыхивает трубкой солдат. – Буераки да болотина… Тут пень на колоду брешет.
– А как зовется это место? Далеко ль оно от Петербурга, от Москвы?
– Сие место зовется – пагуба… И ни Питера, ни Москвы отсель не видно.
– Врешь, солдат!.. Вижу, что врешь. Тебя тоже научили врать. А ты не ври, ты ведь старик, – грех ведь… Я тринадцать ночей сюда ехал. А куда привезли меня вороги мои – не вестен я. Грех вам всем будет. Все станете в аду кипеть, а я, грешный, вкупе со Христом обрящусь. Вздуй, солдатик, фонарь: темно здесь, мыши… Я про себя в книгах вычитал, в апокалипсисе.
И наречется имя ему «Иоанн»…
– Ха-ха, – как-то неестественно заперхал солдат стариковским смехом.
– Попал в небо пальцем… Это ты-то Иоанн?..
– Дурак! Свинья! Пошел вон, дурак!.. Меня младенчиком от матери отняли, от отца… Я принц!.. Я император Иоанн! Вот ужо стану царем, тебе голову ссеку! – он вскочил, разорвал ворот рубахи, пал с разбегу на колени перед образом и, простирая руки к огоньку лампадки, кричал неистово и страшно:
– Господи Иисусе Христе, спаси меня, спаси меня! Господи Иисусе Христе!!!
В последующее время узник вел себя особенно буйно: бросался с кулаками на капитана Овцына, швырял в него тарелками, бутылками, кричал:
«Смеешь ли ты, свинья, меня унимать?.. Я тебя сам уйму!.. Я здешней империи принц и государь ваш!»