Последние метры Алексей проволок Гаврилу на себе. Никита и Саша ждали их, как было договорено, в обычном месте встреч.
— Наконец-то! Все сроки прошли. Лезьте сюда. Что с Гаврилой? Тебя не избили? Кто там кричит?
Никита через решетку поспешно ощупал полуживого камердинера.
— Скажешь тоже — избили! Он у них вроде бога. Туземцы проклятые! Это они за нами гонятся, — проговаривал Алексей, силясь оторвать от земли раскисшее тело Гаврилы, подсадить его и какнибудь перекинуть через высокую ограду. Гаврила слабо помогал Алешиным усилиям, но мелькнувший меж деревьев свет совершенно парализовал его волю, и он смирился с неизбежностью:
— Все… Конец… Не уйти. Бросьте меня. Хоть сами-то спасетесь!
— Ты бредишь, Гаврила? Нам-то от кого спасаться? — закричал Саша, остервенело дергая камердинера, пытаясь протащить его сквозь узкие зазоры решетки.
— Сашка, он же не может расплющиться! — пробовал угомонить друга Никита.
— Тогда вплавь! — И Алеша решительно толкнул податливую фигуру в воду.
Раздался легкий всплеск…
— Я плавать не умею, — только и успел крикнуть Гаврила и покорно пошел ко дну, но рука Алексея ухватила его за воротник, подняла над водой облепленную тиной голову. Несколько сильных гребков, и они благополучно вылезли на берег по другую сторону злополучной решетки.
Друзья подхватили безжизненное тело алхимика и бегом бросились к стоящей на верхней дороге коляске.
Когда коляска отъехала настолько, что не стало слышно криков погони, Гаврила очнулся, брезгливо снял со лба липкие водоросли.
— Вина бы, господа, — пробормотал он зябким голосом.
— Пожалуйста. — Саша услужливо вложил в онемевшую от холода руку бутылку токайского.
Гаврила сделал большой глоток и протянул бутылку Алексею.
— Такого помощника, как Алешенька, мне никогда не найти, — сказал он грустно.
Сидящий на козлах Никита оглянулся, блеснул в улыбке зубами.
— Я выучусь, Гаврила. Не робей! Мы едем в Сорбонну!
— Прямо сейчас? Куда ж я в мокром-то? И компоненты надо уложить. У них там в Париже ни пустырей, ни болот.
— Не волнуйся, еще успеешь обсохнуть, — успокоил камердинера Никита. — Батюшка назначен во Францию посланником. Нас он берет с собой, а выезд не раньше, чем через неделю.
— А там, смотришь, и я к вам наведаюсь, — рассмеялся Саша.
— Кхе… О, Париж! О, Сорбонна! — Гаврила приосанился и неожиданно тонким и скрипучим фальцетом запел: «Гаудеамус, игитур, ювенэс дум сумус…» note 35
— Таврила, ты пьян! Ради всего святого — не надо латыни!
— Пусть поет! — Никита щелкнул кнутом. — На этот раз латынь вполне к месту. Будем веселиться, пока мы молоды… Вперед, гардемарины!