, как говорит поэт. Кто знает, не ошибся ли доктор Оутс — будучи джентльменом, обладающим приятной внешностью и веселым нравом, — приняв удар веером по руке за упрек в недостатке мужества в деле католиков, когда, весьма возможно, речь шла о мужестве много порядка, ибо папистки, говорят, очень жестоко испытывают новообращенных и юных кандидатов в орден.
— Разумеется, я говорю это в шутку, — добавил судья, — не желая запятнать репутацию ни достопочтенной графини, ни преподобного доктора. Просто я думаю, что разговор между ними, возможно, не имел никакого отношения к государственной измене. Что же касается доводов прокурора относительно побега молодого Певерила и вооруженной силы, им примененной, то я уверен, что, когда такие вещи происходят в цивилизованной стране, их легко доказать и что мы с вами, джентльмены, не должны принимать на веру ничего, что не доказано. В отношении же третьего обвиняемого, этого Galfridus minimus note 97, — продолжал он, — я не могу найти даже тени подозрения против него. Смешно думать, что это недоразвитое существо очертя голову бросилось бы в гущу политических интриг, а тем более — военных хитростей. Стоит лишь взглянуть на него, как станет ясна вся абсурдность подобных предположений, ибо существо это по своему возрасту больше подходит для могилы, чем для заговора, а по росту и внешности — скорее для кукольного театра, чем для тайных козней.
При этих словах карлик пронзительно завизжал, уверяя судью, что он, каков он там ни есть, принимал участие в семи заговорах во времена Кромвеля вместе, гордо добавил он, с самыми высокими людьми Англии. Бесподобный вид, с которым сэр Джефри Хадсон сделал это хвастливое заявление, вызвал хохот во всей зале и придал еще более смешной оборот делу, так что единогласное решение присяжных, признавших подсудимых невиновными, было оглашено перед смеявшейся до слез толпой.
Обвиняемые были освобождены. С живейшим сочувствием смотрели многие, как сын бросился в объятия отца и как потом оба дружески подали руки бедному товарищу по несчастью, который, подобно маленькой собачонке, очутился наконец между ними и своим хныканьем вымолил себе свою долю участия и радости.
Таково было необычное окончание этого процесса. Карл думал было похвалиться этим перед герцогом Ормондом, ибо он сам способствовал спасению обвиняемых от строгости законов, но с изумлением и досадой вынужден был услышать холодный ответ его светлости, что он рад освобождению несчастных, но предпочел бы, чтобы король помиловал их сам, а не через судью, который прибегал к уловкам, словно жонглер, манипулирующий чашками и шарами.