– Правду говорит Тур, – закричали тогда уже несколько гридней, – где это ты побывал, Добрыня, где достал такую девицу красную? У печенегов или у хозар?
Малуша растерянно озиралась. Здоровые, краснощекие, усатые молодцы обступили ее со всех сторон, смеялись, дергали за руки и даже за косы. Совсем смутившись, она отступила, умоляюще поглядывая на брата.
Добрыня стоял молча, насупившись. Он сочувственно посмотрел раз и другой на Малушу, метнул сердитый взгляд на своих друзей-гридней и наконец крикнул:
– Сами вы печенеги, а не гридни! А ты, Тур, что выдумал? Сестра это моя, Малуша, слышите, сестра!
И сразу словно холодным ветром хлестнуло усатых молодцов. Теперь уже они смутились, приумолкли и, словно другими глазами, ласково, тепло посмотрели на девушку.
– Так чего же ты молчал? – сказал наконец тот самый Тур, который заварил всю кашу. – Сказал бы – и все тут… – Но на этом он не кончил, а, широко расставив босые ноги и взявшись руками за бока, добавил: – Ну, раз уж такая причина вышла, то скажу: сроду не бывало, чтобы жена под щитом въезжала на Гору. Видно, будет тебе, Малуша, тут, на Горе, великая честь и счастье.
В первую ночь после появления Малуши на Горе Добрыня не знал, что с нею делать. Сам он вместе с двадцатью гриднями жил в доме под городской стеной и оставить Малушу там не мог. Гридни – люди простые, выпить и погулять мастера, но чтобы девушка спала среди них – не бывало. Отвести бы ее в одну из лачуг, где живут со своими семьями ремесленники и кузнецы, но ведь он никого из них не знал. Об этом он и думал, сидя на крылечке у своего жилья. Хорошо, что хоть Малуша этого не понимает, она успела уже обойти весь город, а теперь пошла к требищу, где жрецы приносили вечернюю жертву.
И тут помог ему гридень Тур, тот самый, что недавно насмехался над Малушей, увидев ее под щитом на коне.
Он подошел к Добрыне, словно невзначай, постоял, поскреб пятерней волосы, виновато подсел.
– Ты чего невеселый? – начал Тур, глядя на Добрыню.
Добрыня повернулся к Туру, будто хотел проверить, не собирается ли тот снова поиздеваться. Но Тур не шутил – огромный, с копной рыжих волос на голове, с глубокими шрамами на лице, в одной сорочке и ноговицах, он сидел, суровый и тихий, смотрел на солнце, опускавшееся за крыши боярских домов, на голубей, стая которых носилась в небе.
– Не с чего мне быть веселым! – раздраженно сказал Добрыня. – Дома сестре жить невмоготу, как довез ее сюда – не знаю, как обманул стражу – сам дрожу. А тут? Посмеялись надо мною и над сестрою да и ушли. А мне что с нею делать?