Еще более разительный эффект произвели слова Бенедикта на его мать. Внезапно съежившись, она села на ближайший стул. Когда она заговорила снова, то слова ее, ранее источавшие злобу, полились как музыка.
— Надеюсь, тебе, крошка, понравились приготовленные комнаты. Больше на третьем этаже никто не живет, но думаю, что новобрачных порадует уединение.
— Да, очень продуманно с вашей стороны, отозвалась Касси, оторопев от внезапной перемены.
— Разве может быть иначе? — Ты же la mia nuora как это будет по-английски? Невеста?
— Невестка, — поправила Франческа.
— Вот именно. — Эльвира отпила вина и подвергла Касси такому длительному изучению, что той стало неловко. — Просто подвиг — приехать в страну, язык и обычаи которой тебе непонятны, наконец выдала свекровь. — И потом, разница часовых поясов — нашего и того, что в Калифорнии, — девять часов. Ты проделала долгий путь, должно быть, совсем измоталась. Мне надо было подать тебе легкий ужин в комнату и позволить отдыхать вволю.
Решив, что сейчас самое время объявить о своей беременности, Касси начала:
— Хм, дело не только в сложностях пути. Просто…
Но Бенедикт, поймав ее взгляд и, видимо, поняв ее намерение, отрицательно замотал головой.
— У нее и до перелета были тяжелые дни, вмешался он. — Кассандра руководит преуспевающей фирмой, ей надо было многое успеть перед тем, как покинуть город, чтобы в ее отсутствие дело не остановилось.
Если он собирался перевести разговор на другие рельсы, то полностью преуспел в своем намерении. На протяжении следующего часа Касси оказалась атакована роем вопросов Франчески и Джованны, которым не терпелось узнать о ее жизни в Калифорнии.
Сумерки практически перешли в ночь, когда в обеденном зале, отделанном в духе шестнадцатого века — с массивной мебелью и дорогими гобеленами на стенах, — сервировали обед. Рассчитанный человек на двадцать стол был весь заставлен дорогой золотой и серебряной посудой и хрусталем. Заняв предложенное ей место, Кассандра подумала, что тут не хватает дам в пышных платьях и трубадуров, услаждающих слух пирующих игрой на мандолинах.
Беседа велась оживленная, хотя Эльвира не пожелала принять в ней участия. Вместо того она откинулась на спинку кресла и словно отрешилась от окружающего. Один или два раза ее взгляд останавливался на Касси и замирал. Касалось, краткий миг ее доброжелательности канул в лету, впрочем, как и раздирающая ее до того злоба. Она словно недоумевала, что делает тут посторонняя.
В конце концов она резко поднялась и без единого слова объяснения направилась к двери.