Несколько мгновений в комнате стояла мертвая тишина, а потом Джанет проговорила:
— Да.
— И это все, что ты можешь сказать?
Она нахмурила лоб, пытаясь собраться с мыслями.
— Я любила своего мужа день ото дня все больше. Когда он умер, мне тоже не хотелось жить. Я стояла почти у края могилы. Меня спас мой сын. Иначе мы бы сейчас с тобой здесь не сидели.
Наклонившись через стол, он взял ее за руку. Глаза их встретились.
— Если ты подаришь мне хотя бы сотую долю этого чувства, дорогая, с меня будет вполне достаточно.
Она улыбнулась и передала ему глазурованную чашку с дымящимся кофе:
— Лед?
Он взял из пиалы кубик, кинул в чашку и осушил ее одним махом.
— А теперь, милорд, прежде чем сюда ворвется Анна и устроит безобразную сцену…
Он улыбнулся и подошел к буфету, около которого возилась Рут.
— Не пускай сюда этого дракона, милашка, — весело сказал он и легонько шлепнул девушку по заду. Прыснув, та убежала.
— Что ты за человек! — со смехом воскликнула Джанет. — Могу побиться об заклад, через несколько дней Мариан и Рут будут тобой очарованы. Особенно Мариан, которая, как я думаю, никогда не простит мне, что я допустила в свою постель мужчину.
— Она была с тобой с самого начала? — спросил Колин.
— Нет, не с первого года. Муж подарил мне ее, когда узнал о том, что я беременна нашим первым ребенком. Он купил ее у работорговца вместе с мужем.
— А как звали мужа?
— Мужа Мариан? Алан Браун.
— Твоего мужа, — уточнил Колин. — Ты всегда вспоминаешь о нем как о «моем муже» или «моем господине». Но у него, конечно, было христианское имя? Назови.
— Нет, — ответила Джанет негромко. — Не назову. Глаза их вновь встретились, и Колин проговорил:
— Твой Чарльз и мой младший сын Гилберт были в школьные годы большими приятелями. Спустя примерно год после того, как Чарльз объявился в Гленкирке, по нашим местам прокатилась какая-то хворь. Монахи в аббатской школе с ног сбились и были вынуждены обратиться за помощью к родителям школяров. Эллен как раз похоронила очередного младенца и не могла приехать. Мне ничего не оставалось, как собраться в дорогу, чтобы ухаживать за больным Гилли. Чарльз тоже слег, но Анна не могла оставить Иана и Агнес, поэтому я взялся ухаживать и за твоим сыном. Так вот, будучи в беспамятстве, Чарльз говорил по-турецки. Я понимаю этот язык, поскольку много плавал и повидал турок.
Джанет затаила дыхание.
— Он говорил странные вещи, — продолжал Колин. — Вспоминал своего отца-»султана», тетю Зулейку, которая умерла в Мраморном дворе, своего брата Сулеймана и сестру Нилюфер. Но больше всего он говорил о своей матери бас-кадине. Он рыдал, говорил, что вынужден был оставить мать и отца и, наверное, уже никогда их больше не увидит. При этом мальчишка был очень обеспокоен тем, что кто-нибудь узнает, кто он такой. Это, если верить его словам, грозило смертью его матери. Когда Чарльз выздоровел, я не расспрашивал его ни о чем.