— Значит, мы еще и жадюги[64].
Леверетт отогнал в сторону выбивавшийся из печи дым:
— Разгорится, и все будет в порядке. Топлива ест много, но угля здесь полно, на этот счет можете не волноваться.
— И что вы обо всем этом думаете? — спросил Блэар.
— Я презираю себя.
Чтобы испытать, насколько хорошо держат его ноги, Блэар добрел до живой изгороди, обошел ее, дотащился до угольного отвала и вернулся назад. «Настоящая кругосветка, как у Магеллана», — подтрунивал он над собой.
Находясь в доме, он внимательнейшим образом изучал карту Уигана и схемы шахты Хэнни, как в наземной, так и в подземных их частях. По вечерам он вытаскивал пружинное ружье в центр кухни и натягивал шнуры от него к входной двери.
Вернулся Леверетт, чтобы снять Блэару швы.
— Насколько я знаю, это должно быть чертовски больно, а потому пациенту обычно рекомендуют напиться. Я привез крепкий портер. Шахтеры накачивают им детей, когда у тех бывает кашель или простуда. Знаете, швы наложены так хорошо, что мне даже жаль их снимать.
— Леверетт, по-моему, это неподходящая тема для юмора.
— Вам не кажется иронией, что, родившись в Уигане, вы вернулись сюда только для того, чтобы оказаться избитым почти до смерти?
— Самоочевидное не может быть иронией.
— Что же это тогда?
— Подобная глупость? Рука Господня.
Леверетт вынул одну из нитей:
— Епископ спрашивал о вас. Его интересует, когда вы хотели бы уехать. Он предлагает вам прежнюю вашу должность топографа и горного инженера на Золотом Береге. При этом от вас не потребуют становиться участником британской экспедиции в Восточной Африке или иметь какие-либо контакты с министерством по делам колоний. Для вас это просто триумф!
— А Шарлотта обо мне спрашивает?
— Требует отчета о вашем здоровье каждый раз, когда я ее вижу. Так когда вы хотите уехать?
— Когда все завершится[65].
Вершина террикона казалась белой от покрывавших ее берез. В отличие от других, это дерево способно переносить жар, выделяемый остающимся в отвалах углем. Причем не только переносить, но при этом еще и прекрасно себя чувствовать, о чем свидетельствовали зеленые листья, густо покрывавшие изящные ветви.
Блэар дождался сумерек, самого подходящего времени для проведения реконструкции событий. Полоску оторванной от простыни материи он привязал к сучку одного из деревьев, отмерил шагами тридцать футов и завязал такой же узелок на другой березе, потом отмерил еще пятьдесят футов и оставил такую же пометку на третьем дереве. Первая полоска обозначала ламповую, перед которой в утренней мгле стояла очередь шахтеров. Смоллбоун находился внутри ламповой, расписываясь за себя и за «Джейксона», оставшегося ждать снаружи.