— Какая там тайна! — фыркнул Роуленд. — Обычная шлюха забеременела от какого-нибудь ученика продавца, родила щенка, теперь она уже товар несвежий, снова подзалетела на ребенке, но от человека, у которого не слишком толстый кошелек, чтобы на ней жениться. Она выклянчивает у него билет в Америку и по дороге расстается со своей короткой и безобразной жизнью. Возможно, в паре мелочей я ошибаюсь, но, по-моему, никакой тайны тут нет. И нечего пытаться сотворить из этой женщины героиню, окружая подобную историю тайной.
Блэар прикинул: до Роуленда прямо через ковер было два шага, первый пришелся бы на горчицу, второй — на пирог; но Роуленд поднял ружье и проговорил:
— Что, нет здесь пальм или туземцев, за которых можно было бы спрятаться, а? И как тебе нравится мое расследование? Кажется, наконец-то я тебя достал! Твоя мать — проститутка, сифилитичка, ничтожество, даже без имени, тот мусор, что ежедневно выбрасывают с каждого корабля за борт. И она сама все это выбрала. Верно я говорю?
— Знаешь, — пожал плечами Блэар, — я сам рассуждал так же и даже хуже. На протяжении многих лет. Поскольку, что бы она там ни сделала, осталась бы жива или умерла, но меня бросила. Хорошо, что ты сказал то же самое. Услышав это со стороны, я понимаю теперь, насколько эти слова глупы и злобны. Но прежде всего глупы. Потому что она сама была еще девочкой, и когда я думаю о том, какой одинокой и всеми брошенной она должна была себя чувствовать, без единого пенни в кармане, после того как истратила все на билет, без багажа, без друзей, обессиленная, смертельно больная еще до того, как села на корабль, зная, что, вероятнее всего, умрет в море по дороге, — я понимаю, какое мужество ей потребовалось, чтобы вырваться отсюда. Так что одно о своей матери я знаю точно: она была мужественным человеком, и, поскольку я не понимал этого, пока не приехал в Уиган, значит, стоило сюда приехать.
Он допил вино и поставил бокал. Чудесно было ощущать, что ни одна кость его не болит, словно ее грызут черви. Ружье в руках Роуленда дрожало все сильнее, лицо его залил пот.
— Ты слишком много стрелял, дорогой, — озабоченно произнесла леди Роуленд. — У тебя от этого лихорадка.
— Роуленд, — подавшись вперед, тихо, почти шепотом, но очень твердо проговорил Хэнни, — если бы ты ел меньше мышьяка, у тебя не тряслись бы руки. Если бы ты был чуть побелее, то сошел бы за снежного человека, а чуточку более сумасшедшим — то мог бы стать архиепископом кентерберийским. Мой тебе совет — женись, пока ты еще не свихнулся и не стал лазать по занавескам. Все начинается с ответственности: сумасшедших в палату лордов не принимают. Вот попадешь туда, тогда можешь свихиваться.