— Да ладно, успею, — отозвался Вадим.
— Успеть-то успеешь… Только, я думаю, для автора годами сидеть в ожидании выхода к первому читателю это примерно то же самое, как у нас бывает: окончит парень технический колледж, а потом со своим инженерским дипломом ишачит где-нибудь мелким клерком. Дисквалификация происходит, понимаешь, тут и забываться кое-что начинает, а главное — психику подтачивает. А это ведь тоже фактор… особенно в творчестве.
— Еще какой…
— Вот об этом и речь. Слышь, Вадик… А почему бы тебе не попробовать напечататься там?
— Где это «там»?
— Ну за бугром, как у вас говорят.
— Ни фига себе идейка.
— А что такого?
— Ты что, может, и впрямь задание выполняешь?
Векслер — они стояли совсем рядом, облокотившись на гранит парапета, касаясь плечами, — повернул голову и глянул на него, прищурясь.
— Ха-ха, — хохотнул он и спросил с ощутимым нажимом в голосе: — А почему ты сказал «и впрямь»?
— Да просто подумалось: надо же, уговаривает печататься за бугром, сейчас начнет шуршать долларами…
— Погоди, Вадик, погоди. Уговаривать тебя никто не уговаривает, я просто назвал один из возможных вариантов. Но меня сейчас другое интересует: ты же писатель, должен чувствовать оттенки выражений. Если ты сказал: «Может, и впрямь», это значит, что или эта мысль уже приходила тебе в голову, или кто-то ее высказывал в твоем присутствии. Логично?
Вадим про себя признал, что логично, и пожалел о собственной неосторожности. Рассказывать о разговоре с Борисом Васильевичем не хотелось, тем более что тот специально просил — ничего Векслеру не говорить. Ясно, о таких делах не болтают, это и ежу понятно. Но проколоться он прокололся, и так глупо!
— Логично, — повторил он вслух, кончив раскуривать не сразу затлевшую папиросу. — Ты ведь мне, Саша, сам эту мысль высказал — забыл уже?
— Когда это?
— А как только познакомились, у Ленки на именинах. Я тебя спросил, в качестве кого ты сюда прибыл, ну в смысле — по делам или как турист, а ты говоришь: «По линии ЦРУ». Забыл, что ли?
Векслер облегченно захохотал.
— А ведь верно! Ну, пятак твою распростак, и память же у тебя, что значит — литератор… А то я уж думаю — неужто на меня тут так косо смотрят, с подозрением; я ведь, Вадик, просто откровенен с тобой, вот и выбалтываю, что на языке. И насчет печатания на Западе, мне эта мысль вот только что в голову пришла, но, ей-богу, почему так уж сразу от нее открещиваться? Ты, кстати, не думай, что я какую-нибудь антисоветчину имею в виду, — добавил он, посерьезнев, — там в этом товаре давно уже никто не нуждается по одной простой причине: предложение превышает спрос. У нас этой антисоветчины столько уже опубликовано, что до конца века не хватит перечитать. Да и кому это нужно? Иностранцам неинтересно, они своими делами заняты, а русский тамошний читатель все это уже наизусть знает: и про репрессии, и про коммуналки, все это уже вот так обрыдло… А вот такое, как пишешь ты, — это может заинтересовать, такое всегда интересует, понимаешь, потому что это жизнь, обычная российская жизнь, не процеженная, не профильтрованная, а такая, как есть. Конечно, тамошний читатель — это не здешний, я не сравниваю масштабы, там все мелковато, — ну эмиграция, сам понимаешь. Но, как говорится, на безрыбье — верно? Да и потом, учти другое — напечатаешься где-нибудь, это значит, что тебя почти наверняка и в эфир дадут, у нас литературные передачи идут регулярно, а это уже слушатель здешний, массовый, это уже миллионы…