Она подавила рыдание. Никогда прежде не возникало у нее чувства, что счастье было так близко. С самого отъезда из Теруэля Мануэла пыталась совладать с отчаянием.
Если бы она могла его презирать…
Несмотря на неопытность в любовных делах, внутренний голос подсказывал Мануэле, что презрение — единственное оружие, способное выжечь из сердца тех, кого любил.
К глазам снова подступили слезы, и на сей раз она не стала их сдерживать.
Она вернется в Толедо. Только вот как бы ей обрести смысл жизни? В литературе? Искусстве? В прогулках галопом вдоль Тахо? Приемах при дворе? Ее существование окажется лишенным всякого смыла, потому что не будет самого главного: с кем разделить свою жизнь. Красота пейзажа будет радовать лишь ее душу. Находка какой-нибудь прекрасной рукописи или картины будет вызывать восторг только у нее одной. Конечно, она свободна. Но зачем нужна эта самая свобода, если кругом пустота?
Мануэла, ослепшая от слез, не заметила впереди двух всадников. А может, просто ей не пришло в голову встревожиться. Лишь в самый последний момент, когда до них оставалось буквально несколько туазов, в ее голове зазвенел тревожный колокольчик.
Они перекрыли ей путь. Мануэла резко остановилась. Один из всадников, улыбаясь, направился к ней.
Мендоса… Здесь?
Изумленная Мануэла выговорила его имя одними губами.
— Добрый день, сеньора…
Молодая женщина настороженно молчала.
— Гордая всадница, а? — обратился человек с птичьей головой к своему приятелю. — Какая осанка, какая выдержка…
Его напарник цинично хохотнул. Мануэла взяла себя в руки.
— Что вы тут делаете? Разве вы не должны преследовать вашу дичь?
— А вы, сеньора?
— Вы отлично знаете: я возвращаюсь в Толедо.
Мендоса присвистнул.
— Гордая всадница, да к тому же еще и решительная. Вы и впрямь редкостное создание. Во всех смыслах. — Не сходившая с его лица улыбка превратилась в мерзкую ухмылку. — Но всему этому пришел конец, сеньора… Я получил приказ.
— Приказ?
Он вытащил из ножен кинжал. Лезвие сверкнуло на солнце. — Поверьте, я тут ни при чем. Я заступался за вас. Но ваше решение оч-чень расстроило Великого Инквизитора.
Голос Мендосы прямо-таки сочился елеем, являя собой классический образчик лицемерия.
У Мануэлы душа ушла в пятки. Повлажневшими руками она вцепилась в поводья и сжала коленями бока лошади. Нет, она не умрет здесь. Не от руки этой омерзительной скотины.
— Слазьте с лошади, сеньора! И не пытайтесь бежать. Я попадаю в куропатку со ста шагов. Верно, амиго? — повернулся он к напарнику. — Скажи сеньоре…
Мануэла тут же воспользовалась моментом. Вставшая на дыбы лошадь ударом копыт чуть не вышибла Мендосу из седла, и молодая женщина пустила скакуна в галоп, вихрем промчавшись между двумя всадниками.