— Но сообразительный.
— Да. — Хейнс снова нахмурился. — Я не уверен насчет Ласки, но, по-моему, он слишком.., слишком глубоко в это вовлечен. Он знал мисс Дрейтон и...
— Хорошо, — кивнул Барент. — Насчет Ласки у нас могут быть и другие планы. — Он посмотрел на агента долгим взглядом. — Ричард...
— Да, сэр?
Барент соединил кончики пальцев.
— Я давно хочу вас спросить, Ричард. До того, как мистер Колбен вступил в Клуб, вы уже несколько лет работали на него. Ведь так?
— Да, сэр.
Барент коснулся нижней губы сложенными домиком пальцами.
— Вопрос, который я хочу задать, Ричард... Почему? Агент нахмурился: он не понял, о чем идет речь.
— Я имею в виду, — продолжал Барент, — зачем делать все эти вещи, о которых Чарлз вас просил?.. И теперь еще просит... Ведь у вас есть выбор.
Лицо Хейнса прояснилось. Он улыбнулся, демонстрируя идеальные зубы.
— Ну, наверно, мне нравится моя работа... Это все на сегодня, мистер Барент?
Барент с секунду внимательно смотрел на него, потом кивнул.
Через пять минут после того как Хейнс ушел он вызвал пилота по внутренней связи:
— Дональд, взлетайте. Я бы хотел полететь к себе на остров.
Глава 10.
Чарлстон, среда, 17 декабря 1980 года.
Сола разбудили голоса детей, игравших на улице, и несколько секунд он не мог сообразить, где он находится. Не в своей квартире, это точно. Он лежал на складной кровати под окном с желтыми занавесками. На секунду эти желтые занавески напомнили ему их дом в Лодзи, крики детей вызвали в памяти образы Стефы и Йозефа...
Нет, дети кричали слишком громко по-английски. Чарлстон. Натали Престон. Он вспомнил, как рассказывал ей вчера свою историю, и почувствовал смущение, словно эта молодая черная женщина видела его нагим. И зачем только он рассказал ей обо всем этом? После стольких лет... Почему?
— Доброе утро. — Натали заглянула в дверь с кухни. На ней был красный шерстяной балахон и узкие джинсы.
Сол сел в постели и потер глаза. Его рубашка и брюки, аккуратно сложенные, висели на боковой спинке дивана.
— Доброе утро.
— На завтрак яичница с ветчиной и тосты. Сойдет? — В комнате запахло свежемолотыми кофейными зернами.
— Великолепно, — сказал Сол, — только ветчина — это не мое.
Натали сжала руку в кулак и сделала вид, что лупит себя по лбу.
— Ну конечно, — воскликнула она. — По религиозным мотивам?
— Нет, из-за холестерина.
За завтраком они говорили о пустяках — о жизни в Нью-Йорке, об учебе в Сент-Луисе, о том, что это значило — вырасти на юге.
— Это трудно объяснить, — сказала Натали, — но почему-то жить здесь проще, чем на севере. Расизм тут еще жив, но... Я не уверена, что смогу правильно выразиться... Он меняется. Возможно, люди на юге так давно играют каждый свою роль, и в то же время им теперь приходится меняться... Может, поэтому они ведут себя более честно. На севере все принимает гораздо более грубые и подлые формы.