Заседает комиссия по мобилизации членов Союза молодежи в экипажи бронепоездов. Среди райкомовских ребят – Блюхер. В кабинет заходит вихрастый паренек.
– Здорово, комса, – говорит он членам бюро. – Васильев Пахом. Прибыл умереть за революцию.
– Ты лучше за нее поживи, – советует Блюхер.
– А этот тип откуда? – глядя на Блюхера, одетого в полушубок, спрашивает Пахом Васильев своих райкомовских товарищей.
– Этот «тип», – звенящим голосом возглашает секретарь райкома, поднимаясь со своего места, – этот тип...
Но Блюхер не дает ему закончить:
– Я из военведа.
– Рожа у тебя больно старорежимная, – говорит Пахом, – у меня к тем, кто бритый и в английском френче, прорезалось обостренное чувство классовой неприязни.
– Понятно, – чуть улыбается Блюхер. – Какую главную мечту имеешь в жизни?
– Торжество революции в мировом масштабе.
– Что для этого сделал?
– Учу английский язык по приказу главкома Блюхера. Раз. Провел со своей комсой семь субботников. Два. Отремонтировал в нашем депо три полевые кухни в сверхурочное время. Три. Отдал для нужд фронта свои хромовые сапоги. Четыре.
– Голенища бутылочками?
– Что я – старик? Гармоника-напуск, сдвигаешь их, бывало, книзу, скрежет стоит, как предсмертный стон мирового империализма.
Пахом Васильев вздыхает. На восемнадцатилетнем веснушчатом лице его отражается грусть. Блюхер смотрит на ноги парня, обутые в лапти.
– Годится, – говорит Блюхер членам бюро. – Следующий.
– Идешь на бронепоезд, – говорят парню.
– Доверие оправдаю, – отвечает Пахом Васильев, – вернусь с победой.
В комнату входит следующий парень и представляется:
– Шувалов Никита.
– Давно в рядах комсы?
– Третий год.
– Что сделал для революции?
– Ничего.
– Разъясни.
– И без разъяснений понятно.
– Погоди, погоди, – просит Блюхер, – растолкуй свою точку зрения подробней.
– Революции нужны бойцы, а меня держат машинистом на «кукушке». Я вожу бараньи туши с бойни на базар для купцов советского производства.
– А если советские купцы помогают кормить народ – ты все равно против?
– Да не против я, – морщит лицо парень, – плевать мне на них семь раз с присыпью, меня они не волнуют, я сам себя волную. Талдычут: мол, ты еще пригодишься революции, подожди.
– Дождался, – говорит Блюхер. – Идешь на бронепоезд сменным машинистом.
– Давно бы так, – мрачно говорит Никита Шувалов, – а то тянут-тянут, а чего тянут – не поймешь.