Мари, на которые вышел Мирко, являли собой лишь западный край целой болотной страны, расположившейся посредине четских лесов. Из этих-то мест и брала начало Смолинка, и много еще речек и ручьев, стремившихся к широкой Хойре. Болота изобиловали перешейками, протоками, пестрели островами. Жили здесь и люди — по берегам и на близких островинах селились хиитола, с востока и юга подошли полешуки, а в глубине, говорят, еще полсотни лет тому назад забредавшие туда охотники или собиратели целебных трав видели каких-то странных людей небольшого — около двух аршин — роста. Одеты они были непривычно, завидев человека, мигом укрывались в густой осоке, да так искусно, что и следа никакого не оставалось, — будто растворился человек, как не было. Впрочем, великое множество легенд, басен и преданий таили четские болота, всех и не пересказать.
Туман тем временем и вовсе растаял, даже дымка исчезла. Ветер разошелся не на шутку, загулял в вершинах сосен, понес труху, опавшую хвою и песок. И видно было, как, прыгая по упругим еловым шишакам, спускается ветер к болоту, точно охотник-хиитола съезжает на своих коротеньких лыжах с бугристой горы, и гнет там к земле хилые березки и ольху, колышет рослую, никем не кошенную траву. Мирко, несмотря на высокое уже солнце, стал зябнуть и поспешил вниз под гору, под защиту стойкого елового воинства.
В темном ельнике дневной свет мигом померк, опять стало сыро, в воздухе почуялась затхлость. С деревьев свисали истлевшие холстины лишайника — видно, ходили здесь нечасто.
Иного несведущего человека ельник, да еще вблизи болота, гнетет, пугает. Кажется, что пялятся из чащи огромные враждебные глаза, что, того гляди, обернутся молчаливые мохнатые елки безжалостными чудищами, взмахнут корнями-когтями, и не спасешься, не пикнешь, да и не услышит никто, кроме ухмыляющегося в дупле филина.
Привыкшему полесовничать мякше такие страхи были незнакомы, хотя и он, любивший сосны и белые березы, светло горящие под летним солнцем, не шибко привечал глухой еловый бор. Зато мгновенно пропал ветер. То есть он, понятно, свистал где-то по верхам, но внизу стояла такая тишина, как на дне глубокого, черного лесного озера. А под ногами — ни травинки: мох, лишайник, хвоя да валежник.
Мирко шагал уверенно. Полянин здесь бы выпустил попусту много бранных слов, преодолевая поваленные стволы и кривые корни, путаясь в паутине, лишайнике, продираясь сквозь лезущие в лицо колючие ветви и при этом стреляя ломающимся под ногой валежником. Иное дело мякша: шел себе по крутому спуску, как по скошенному лугу, да еще размышлял о чем-то совершенно постороннем, будто и не ставили ему заросли каверзных преград. Однако и мякша в четском лесу был слабоват по сравнению с полешуком или хиитолой. Для них такой лес был и домом, и неприступной крепостью.