— Разве по правде это, Кулан? — выкрикнул грозно Хейки Саволяйнен.
— По правде, — ответил Кулан, перекрывая шум. — А тебе, Хейки, туда заглядывать почаще надобно. Коли хотите, как прежде, то сами должны правду как свой дом знать, а я при том находиться. Ну а коли в доме своем жить не умеете, ждите, как те решат, кто знает!
— Ты, Неждана, не блажи! — утихомирила мать Хилки Горислава. — Я поболее тебя на свете живу, не то еще бывало. А дочь твоя здорова, я это и отселе вижу, бледна только не в меру. Иди-ка сюда, внучка, — обратилась большуха к девушке.
И Хилка, не проронившая до этого ни словечка, будто птица из клетки, подлетела к старухе, да так резво, что отчим, хотевший ее удержать, поймал пустоту.
— Куда? — только и сумел вымолвить он.
— Стой, негодная! — поднялась с лавки Неждана, да поздно было. — Не смей супротив родителей! Ишь, к колдунье этой старой…
— А хоть и к колдунье, а все тебя поласковей, — не спустила бабка.
— Ты, Неждана, словами-то не бросайся, — остановил ее Кулан. — Колдун здесь один — Калеви, сын Илмо. А понеже ты Гориславу Путятичну в прокудстве винишь, то мы и это по правде судить вправе. Каково? Будем рядиться? А коли не будем, то сядь. Ничего худого на сходе с твоей дочкой не учинят. Что до здравия ее, то своим чередом решим и постановим. Или не слышала? — Кулан перевел дух и утер пот. — А ты, Хейки, за родичами своими приглядывай. На сходе не голосить должно, но чинно говорить и уважительно. Что до тебя, Хилка, — обратился он прямо к девушке, — то свое решение как староста принимаю: покуда сход не определил, в здравии ты, нет ли, будешь считаться, как в здравии. А потому садись там, где пожелаешь. Здесь тебя никто ни пальцем, ни словом не заденет.
— Все, теперь Ахти слушать станем. Выходи Ахти, сын Юкки, да поведай нам, что с тобой случилось и что ты в лесу видел. Говори, не страшись.
Ахти встал, плечи расправил и — будто всю жизнь только и делал, что на сходах говорил, — начал, только голос поначалу подрагивал: волнительно все ж ему было.
— Да сказывать-то особенно нечего. Прежде скажу, Матти, сын Вайно, что поручения вашего я не исполнил, и вот почему. Вышел я из села и пошел на север, куда и Антеро идти собирался. Сначала дошел до озера, где баня старая стоит, там след на песке видел — то его след был. Значит, думаю, верно пошел, и дальше направился, к болоту. После полудня к болоту вышел, как раз туда, берег неровный и спуск на тропу ведет. Вышел, смотрю, сидит человек, костер жжет, а вокруг девять коней стреноженных бродят. Тот человек Мирко Вилкович и был. («Зря это он про костер, — подумал Мирко. — Костер был, конечно, только вот что мы жгли там! А ну проверить кто вздумает?») Я его поприветствовал — сразу решил, что коней на торг человек ведет — на что еще столько надобно? Он мне ответил по-хорошему. Назвались, стали разговоры вести о конях. Мирко мне сказал, что да, дескать, на Вольные Поля собрался, потому как вырастили добрых коней в его деревне от тех жеребцов, что с собою ратники привели, что у князя служили. И вот решили Мирко с теми конями на торг послать, как есть он с детства добрый коневод и болота знает хорошо. («Зачем он про это завел? — удивился Мирко. — Ну хорошо, выкрутился, да не слишком складно».) А как про болота речь зашла, то я и спросил, не встречал ли Мирко Вилкович кого по дороге. А он и отвечал, что повстречал, да нехорошо повстречал, потому как утоп тот встречный в болоте.