Закончив речь, Кулан, не слушая никого и не откликаясь на призывы, быстро сошел с крыльца и зашагал вверх по улице, сопровождаемый домочадцами, которые позаботились о том, чтобы никто к старосте более не подступил. Медленно, словно в небесах парили, а не по земле грешной шли, прошествовали, не проронив ни слова, колдун и кудесник. Воспользовавшись суетой вокруг старшин и большаков, Мирко и Ахти бесшумными тенями миновали площадь и заспешили к дому. Только сейчас мякша осознал, что смертельно хочет спать.
Мягкая постель, только жестко в ней спать.
Новый кафтан, только старые прорехи.
Есть за душой, а не взять и не дать.
Не слепой, а впотьмах — поднимите мне веки.
Не жалей, не ревнуй — я же твой, я же здесь.
Чем богат — то твое, что свое — не откаять.
Отжени всяку блажь, эту смурь занавесь,
Не дари ничего, а не дай мне лукавить.
Ничего не дари — с меня станет смотреть
На чудные дела звездопадного лета.
Ничего не меняй, то что здесь, так и есть —
Здесь упала звезда, а я верю в приметы.
Не давай мне ее — я и сам не возьму.
Я не свой сам себе, ближе тем, кто далече.
Не сули за нее ни тюрьму, ни суму —
Дай их мне — я смогу: ты ж сам делал мне плечи.
Не стесняйся — я свой, я роднее, чем брат.
Ты же знаешь — ходи босиком, как по раю.
Всё к лицу, только твой самый красный наряд
Ближе к сердцу — ты знаешь, что я это знаю.
Сквозь пелену едва видно бледное дневное светило — не то желтый, не то белый неясный круг на таком же небе. Встают вдали зубчатой линией старые, изгрызенные временем горы, а вокруг пыльная, сухая трава. Дороги нет, только единственные твои спутники — лошадь и собака — знают верный путь. Куда? Конечно к колодцу, где есть на глинистом дне немного затхлой воды. Когда налетает безжизненный ветер, становится холодно. Ветер силен, он дует, кажется, со всех сторон сразу, рвет и треплет волосы, как мнут ненужный клок бумаги, бьет наотмашь прямо в лицо. Ночью еще холоднее, и нет дров для костра. Немного кизяка да жалкие пучки сухой травы, которые удается отобрать все у того же ветра, дают слабое тепло. Лошадь идет молча, мерно переставляя неутомимые копыта. А ночью, как минет час Быка, встает и переходит медленно с места на место, пощипывая все ту же жесткую траву ~ ей довольно этого. Собака благодарно принимает пищу у тебя из рук, лежит у огня, глядя глубокими черными глазами и навострив уши, но и она не зависит от тебя: искать и ловить полевых мышей — это ее жизнь, ее охота. Она рождена для охоты. Далекий протяжный вой мелкого степного волка разрывает порою ночь. Но волк тебе не страшен, да и ему нужен не ты, а остатки еды после твоего ночлега. Ты оставляешь несколько обглоданных костей и немного кислого хлеба. Волк возьмет их, но не станет от этого ближе. И только ночное небо вспомнит о тебе, когда, изменившись с течением тысячелетий, на млечной дороге появятся три туманно-снежных силуэта: собака, человек и лошадь…