- Почему просишь за себя одного?
Распятый откликнулся тревожно:
- Ему все равно. Он в забытьи!
Ешуа сказал:
- Попроси и за товарища!
Распятый откликнулся:
- Прошу, и его убей!
Тогда Ешуа, у которого бежала по боку узкой струей кровь, вдруг обвис, изменился в лице и произнес одно слово по-гречески, но его уже не расслышали. Над холмами рядом с Ершалаимом ударило, и Ершалаим трепетно осветило.
Кентурион, тревожно покосившись на грозовую тучу, в пыли подошел ко второму кресту, крикнул сквозь ветер:
- Пей и славь великодушного игемона! - поднял губку, прикоснулся к губам второго и заколол его.
Третьего кентурион заколол без слов, и тотчас, преодолевая грохот грома, прокричал: - Снимай цепь!
И счастливые солдаты кинулись с холма. Тотчас взрезало небо огнем и хлынул дождь на Лысый Холм, и снизился стервятник.
НА РАССВЕТЕ
- ...и хлынул дождь и снизился орел-стервятник, - прошептал Иванушкин гость и умолк.
Иванушка лежал неподвижно со счастливым, спокойным лицом, дышал глубоко, ровно и редко.
Когда беспокойный гость замолчал, Иванушка шевельнулся, вздохнул и попросил шепотом:
- Дальше! Умоляю - дальше...
Но гость привстал, шепнул:
- Тсс! - прислушался тревожно. В коридоре послышались тихие шаги. Иванушка приподнялся на локтях, открыл глаза. Лампочка горела радостно, заливая столик розовым светом сквозь колпачок, но за шторой уже светало. Гость, которого вспугнули шаги, уже приготовился бежать, как шаги удалились и стихли.
Тогда гость опять поместился в кресле.
- Я ничего этого не знал, - сказал Иван, тревожась.
- Откуда же вам знать! - рассудительно отозвался гость, - неоткуда вам что-нибудь знать.
- А я, между прочим, - беспокойно озираясь, проговорил Иван, - написал про него стишки обидного содержания, и художник нарисовал его во фраке.
- Чистый вид безумия, - строго сказал гость, - вас следовало раньше посадить сюда.
- Покойник подучил, - шепнул Иван и повесил голову.
- Не всякого покойника слушать надлежит, - заметил гость и добавил: Светает.
- Дальше! - попросил Иван. - Дальше, - и судорожно вздохнул.
Но гость не успел ничего сказать. На этот раз шаги послышались отчетливо и близко.
Собеседник Ивана поднялся и, грозя пальцем, бесшумной воровской походкой скрылся за шторой. Иван слышал, как тихонько щелкнул ключ в металлической раме.
И тотчас голова худенькой фельдшерицы появилась в дверях.
Тоска тут хлынула в грудь Ивану, он заломил руки и, плача, сказал:
- Сжечь мои стихи! Сжечь!
Голова скрылась, и через минуту в комнате Ивана появился мужчина в белом и худенькая с металлической коробкой, банкой с ватой в руке, флаконом. Плачущего Ивана посадили, обнажили руку, по ней потекло что-то холодное как снег, потом кольнули, потом потушили лампу, потом как будто поправили штору, потом ушли.