Нет.., если бы они вычислили, что это она стала невольной причиной нелепой гибели их человека, то не стали бы звонить, а просто вытащили бы ее хоть из-под земли.
Но так бы поступил сам Церетели, а ведь в подобных вопросах он все делал по указке Перевийченко, которого, несмотря на то что время от времени ял по физиономии, опасался и слушался почти в каждом своем существенном начинании.
А Перевийченко — хитрый и изощренный убийца, каждый шаг которого столь же выверен и неочевиден, как ход искушенного в позиционной борьбе шахматного гроссмейстера.
Лера вздохнула и взяла трубку. Так будет лучше.
С тех пор как профессор Монахов обнаружил у ее СПИД, у Мамуки Шалвовича сильно поубавилось интереса к ее особе. Впрочем, Лера ничуть не подурнела, а даже, наоборот, похорошела, потому что бессонные ночи и постоянные напряженные раздумья добавили ей интересной интригующей бледности, уход со всех диет прибавил ей в считанные дни объема именно в тех местах, каковые желает прояснить, то бишь увеличить, любая девушка. Причем талия Леры не пострадала совершенно.
Любую другую девушку вышвырнули бы из агентства сразу, как только получили бы информацию о ее ВИЧ-инфицированности. Но Лера была прописана особой строкой в бюджете «Антонеллы» и лично неофициального патрона этой конторы по оказанию невинных житейских радостей — господина Мамуки Церетели. Поэтому с ней тянули.
Быть может, это и послужило поводом для приглашения ее в дом Церетели? Все возможно… Лишь бы они не знали со смертоносной определенностью, что Винни упал с мостика спиной на железный прут, скажем так, вовсе не по собственной инициативе.
* * *
Церетели ждал ее. Перед ним стоял низенький столик, сплошь заставленный бутылками с вином, вазочками с фруктами, несколькими тарелками с различными блюдами. Очевидно, господин Церетели изволил ужинать.
Но ведь не привезли же ее, Леру, в качестве десерта. Это было бы по меньшей мере неосторожно со стороны Мамуки Шалвовича после того, что обнаружил у его любимой «ночной подруги» профессор Монахов.
А Церетели никогда не отличался взбалмошностью и опрометчивостью.
— Садысь, — сказал он, и у нее екнуло сердце: неужели знает?
Но тем не менее она храбро подошла к дивану и уселась на самый краешек — всего в полуметре от Церетели.
— Ешь, пэй, что дущя пажылает, — сказал он, и Лера с удивлением заметила, как неестественно ярко блестят его обычно тусклые черные глаза, как бодры все его движения — обычно в это время суток Мамука был похож на унылую амебу, естественно, до того момента, пока он не кидался на Леру с самыми незамысловатыми побуждениями, — и как раздуты ноздри его длинного носа. Его словно распирала неукротимая энергия.