Один из бронзовых наконечников отвалился и покатился по дороге, попал под заднее колесо стремительно вырвавшегося со двора, как черт из табакерки, джипа и отлетел в сторону…
Габаритные огни «мерса», унесшего с собой Свиридова, Кропотина и Леру, стремительно растаяли на излете ночной улицы.
* * *
Перевийченко окинул скептическим взглядом пролом в ограде церетелиевского двора, потом холодно посмотрел на поднявшегося с земли Дамира и сказал:
— Да, здорово облажались.
— В чем дэло?
Дамир вздрогнул и сильно побледнел, услышав этот спокойный и сильный голос. Несмотря на ранение, отделался он, можно сказать, легким испугом: пуля лишь слегка задела левую ногу.
Станислав обернулся и сказал бесшумно подошедшему к ним Церетели:
— Ушел Свиридов. Почувствовал.., опытный зверь. И этих прихватил.
Мамука молчал, и это было самым страшным симптомом: гневные крики были самым невинным выплеском его эмоций. Молчание заставляло ждать чего-то жуткого.
Они вошли в залитый светом вестибюль. В кресле уныло сидел Дэне и растирал ушибы и синяки.
Рыжий Петя все так же валялся без чувств, уткнувшись щекой в поверхность стола.
Со стола по капле сочилась и падала на пол кровь.
— Молодэц!! — с чувством выговорил Церетели. — Профэссионально сработал!
Дэне вздрогнул и поднял голову, показывая бледное как полотно лицо.
— Да нэ ты профэссионально сработал, болван, — внешне беззлобно проговорил шеф. — Хотя ты тоже сделал все максымально вазможное… В общэм, ты уволен.
Тот страдальчески наморщил лоб, словно силясь вникнуть в беспощадный смысл только что произнесенной фразы, и начал было маловразумительно мусолить ответную речь, но Церетели не стал его слушать. На его широких скулах вздулись и заходили желваки, а темные глаза яростно сверкнули, как клинки извлеченных из ножен кавказских кинжалов.
И заметить бы это Дэнсу, и перестать бы фальшиво гнусить о пощаде и оставлении на высокооплачиваемой и не пыльной работе, но нет. Опутанный страхом и чисто утилитарными соображениями мозг его отказывался реагировать на эти зловещие признаки редкого, но всегда неукротимого и беспощадного гнева Аменхотепа.
— Да я… Мамука Шалвович.., ведь я ничего не мог…
— Ты в самом дэле ничего нэ мог, — медленно произнес Церетели, — поэтому я и говорю тебе: ты уволэн. А если ты нэ панымаешь простого русского языка, так я вискажус в иной форме.
И одним коротким молниеносным движением Мамука выхватил пистолет из рук Перевийченко и, не целясь, выстрелил Дэнсу в лицо. Тот не успел даже испугаться, как возле его переносицы выросла алая клякса, а голову тяжело и неотвратимо рвануло назад, и незадачливый охранник с простреленным навылет черепом безжизненно повис в кресле.