Под Лизой, из зеркального пола, откуда ни возьмись выросло удобное кресло. Она теперь сидела нога на ногу, крутила в ладошке маленький кубик, вроде головоломки, и наблюдала, как я мучаюсь.
— Но ты же не про чудовищ всяких там говоришь? Я знаю, виртуальность — это в компьютерных играх?
— Ты прав, Саша, никаких чудовищ. — Макина подкинула кубик, и вдруг он превратился в веревочку. Веревочку она согнула пальцами в колечко, затем в восьмерку... Я, как зачарованный, следил за превращениями неземной игрушки.
И вдруг до меня дошло...
То есть ни хрена бы не дошло без ее подсказок.
— Раз нет чудовищ, значит, все наоборот, — предположил я. — Значит, он умеет внушать толпе, что все зашибись, все отлично, да?
— Наконец-то! — захлопала в ладошки Лиза, но не улыбнулась, а стала еще грустнее. — Все отлично, ничего не надо менять. Замечательное правительство, мудрые реформы, деловитый президент, широкие перспективы... Чем больше штампов наращивают сеть, тем надежнее закрепляется установка. Пока что у Скрипача не хватает мощности, чтобы охватить весь метрополитен, но если он найдет десяток доноров, то...
— То зомбирует всех пассажиров? — ахнул я.
— Не только местных, но и миллионы приезжих. А те, в свою очередь, вернувшись из командировок в столицу, окажут опосредованное воздействие на земляков. Несколько месяцев плотной работы в сети — пока не разрушится его усилитель — и ситуация станет необратимой. Дальше штампы не понадобятся. Даже еще не родившиеся дети в семьях тех, кто прошел когда-то обработку, будут воспитаны в духе полной лояльности к власти. Западные политологи в очередной раз пожмут плечами и напишут о загадочной русской душе, склонной к мазохистскому обожанию тирании и монархии... Так ты согласен со мной, что это худшее зло, чем то, когда в порядке самообороны возникает необходимость умертвить несколько профессиональных военных? Если ты не согласен, я тебя отпущу домой.
Я посмотрел на цветники, на звездное небо, по которому катилась уже другая, фиолетовая богиня, вспомнил про дракона, которому еще предстояло дать свободу, и сказал, что согласен. Я понял, что не хочу уходить отсюда навсегда.
— Но зачем это вашему Скрипачу? — спросил я. — Он царем тут хочет стать?
— Я не понимаю, что с ним случилось, — после паузы ответила Макина. — Я знаю, что он мне не лгал и хотел добиться совсем иных результатов. У меня такое ощущение, что кто-то решает за него.
Оба Андрея Петровича вели себя самым примерным образом. В принципе, они делали ту же работу, что и раньше, — переходили от одного нищего к другому, показывая фотографию Скрипача. Кроме побирушек, цыган и музыкантов всех мастей они без труда входили в контакт с продавщицами в ларьках, разносчиками газет и прочей мелочевки. Сторонились только милиции. Сначала я немножко дергался, когда Макины отключали защитный экран, возникая прямо перед носом человека. Забавно было наблюдать, как люди вздрагивали, но потом я привык. Это были не тупые шестерки и не колдуны, а машины с бесконечным заводом, нацеленные на выполнение задачи.