— Обещаю, что больше не буду к тебе приставать!
— Не говори гоп, и не давай обещаний, которые сама же потом и нарушишь. Тем более что я категорически не согласен с этим положением. Я обеими руками за твои приставания, просто не с такой интенсивностью, как это было сегодня.
— Между прочим, ты первый начал!
— Первый начал — не первый начал: какая разница? Я тоже живой человек, и отказываться от удовольствия соблазнить утром очаровательную женщину совершенно не собирался. А потом, как в анекдоте: «Извини, любимая, так получилось». И вообще, ты — вампирша. Высосала из меня все соки, так что мне по-хорошему еще сутки после этого мероприятия отсыпаться надо. И получится, что целых три дня ушли коту под хвост, вместо того, чтобы выслеживать помеху.
— Ой, слушай, давай хоть сегодня не будем вспоминать о Фредди. Не хочу портить этот день. Он бы, наверное, радовался, гад, что даже в постели мы о нем не забываем.
— Да, это уж точно. У него вообще с этой темой какие-то проблемы, судя по всему. Нормальный человек не станет кричать о том, о чем вещает он. И уж точно не будет пытаться сунуть свой грязный нос в личную жизнь операторов.
— Слушай, я все хотела спросить, а почему у тебя такой позывной?
— Да как-то так получилось. Я же в свободное время обычно в лес сматываюсь. Или охочусь, или просто автономку изображаю на подножном корме. Иногда переклинивает устроить себе неделю на выживание, когда за спиной тонкое одеяло, на поясе нож, в кармане спички и соль, а больше ничего нет. Поэтому когда пришла пора, я, недолго думая, и стал Лесничим.
— А зачем тебе все это? Вся твоя лесная жизнь? Проверка собственной нервной системы на выносливость? Или что-то сам себе пытаешься доказать?
— Да нет. Мне в лесу легко, словно домой вернулся. И там я ничего никому не доказываю. Просто живу. Когда приходит пора возвращаться в город, голова становится чистой, ясной. Даже думается после леса совершенно по-другому. Мыслишь не словами, а образами.
— И откуда в тебе это?
— Мои родители раньше на Севере жили, за Полярным кругом. Отец мой там в свое время служил, а мать за ним поехала. Так вот, там кругом такая природа — закачаешься! С одной стороны глянешь — сопки холодные, да безжизненные. А как весна и лето придут, там такое творится! Ягоды эти сопки ковром укрывают, грибы растут — хоть косой коси. Зверье носится непуганое. Так что можно сказать, что я фактически в лесу и рос. Поэтому когда мы в Москву вернулись, мне здесь сначала нелегко пришлось. Каждые выходные из дома сбегал. Прыгал в первую попавшуюся электричку, и до леса. Родители сначала ругались. Потом отстали. Я уж взрослый парень был, хоть и четырнадцать лет всего, а по виду все восемнадцать можно было дать. Потом тоска по лесной вольнице потише стала, не такой острой. Но я уже твердо знал, что она у меня никогда не пройдет. Это откуда-то изнутри идет, понимаешь?