– Я люблю его больше всех на свете…
Пузырь вдруг лопнул, иллюзия уединения рассеялись. Подошел метрдотель, сияя улыбкой и размахивая руками, как большой тучный мотылек крылышками.
– Мадам насладилась обедом? Месье хорошо покушал? Chapon marseillais[20] был прекрасен, не правда ли? Это фирменное блюдо нашего ресторана!
Мы уверили его, что все было превосходно, и, сияя улыбкой, он с поклонами удалился, а к нам с извиняющимся выражением лица, как у человека, совершающего действия сомнительного толка, подошел официант со счетом.
Ричард Байрон, взглянув на счет, положил на поднос очень крупную купюру и отмахнулся от кланяющегося официанта. Затем он помедлил и взглянул на меня.
– Знаю, бесполезно говорить о том, как я сожалею о случившемся, – сказал он, – но я действительно сожалею. Я был дураком, к тому же слепым. Мне следовало сообразить, что подобная вам женщина не может быть замешана в этом грязном деле. Я обещаю не докучать вам больше, но, может, мы пойдем куда-нибудь немного погулять, чтобы я мог все объяснить? Это довольно длинная история, и я хотел бы вас с ней познакомить.
Лицо его выглядело бледным и напряженным и остро напомнило мне Дэвида, на лице которого было почти такое же выражение, когда он нерешительно спрашивал меня об отце: «Как он выглядел?»
Я сказала:
– Если это касается Дэвида, то я выслушаю вас. А что до прошлого… Не забыть ли нам его пока? Похоже, не только вы наделали ошибок – мои, возможно, были посущественней.
– У вас больше оправданий.
Он улыбнулся неожиданно теплой улыбкой, и, к собственному изумлению, я улыбнулась в ответ и встала.
– Если я пообещаю не удирать через заднее окно, вы разрешите мне сходить попудрить нос?
– Вы…– он оборвал себя. – Да, конечно.
Уходя, я увидела, как он достал сигарету и откинулся на спинку стула, собираясь ждать меня.
Мы вышли на темные улицы, лучами расходящиеся от старого порта, и дружно, словно по взаимному согласию, повернули к морю. Вскоре мы оказались на вымощенной булыжником улице, которая тянулась вдоль берега. Слева поднимались высокие дома, справа шла низкая стена набережной. Далеко впереди, паря в звездном небе как видение, сияла золотая статуя Богоматери на куполе собора Нотр-Дам-де-Гард.
Дома были темные и таинственные, и случайные фонари лишь украдкой бросали свет на булыжники. Лодки качались и приседали у кромки воды, терлись друг о друга бортами, когда море легонько шлепало их. Там, где робкий свет фонарей падал на воду, световые узоры на бортах лодок, казалось, закутывали их в светящиеся сети. Еще дальше, в бухте, мерцали зеленые, красные и золотые огни. Канаты выглядели эфемерными, словно паутина.