— Кровоточит только мое бедное сердце, пронзенное стрелой Купидона и растерзанное вашим ледяным равнодушием.
— Вы просто дурак, вы опять делали эти ваши кульбиты. Добьетесь, что вновь откроются раны, и что тогда? Отец Паулус опасный человек. Он просто решит, что не слишком хорошо поработал над вами, и захочет повторить свою работу более усердно.
— Аббат больше ко мне не приблизится, — сказал Николас мягким, но уверенным тоном. — А я и в самом деле дурак, моя дорогая. Так меня все называют. Я думаю, это вы хорошо понимаете. Так почему бы нам не оставить это явно невеселое сборище и не уединиться где-нибудь, где вы могли бы снова срезать с меня одежду и полечить мои раны?
Нет, этот человек был совершенно неисправим. К своему собственному удивлению и растерянности, Джулиана вдруг рассмеялась. Он замер, уставившись на нее своими удивительными золотистыми глазами.
— Пожалуйста, сделайте это снова, — прошептал он пылко.
— Сделать что?
— Засмейтесь. После вчерашней ночи я уж думал, что моя леди Невозмутимость просто не способна на это.
Веселье, светящееся в глазах Джулианы, разом померкло.
— Я не нахожу в этой жизни поводов для смеха.
— Значит, вы плохо искали. Я, например, могу сразу назвать вам пять смешных вещей, просто не сходя с места. И вы тоже так сумеете, если посмотрите на все другими глазами. Ну вот хотя бы — муки несчастных молодоженов, чем не повод для смеха?
— Я не нахожу человеческие несчастья забавными, — резко ответила Джулиана.
— Даже если речь идет о вашей матери? Значит, у вас более нежное сердце, чем я предполагал. А забавно это потому, что совсем скоро они поймут, что эдикт отца Паулуса нелеп и направлен против учения церкви. Я даю им максимум две недели на то, чтобы осознать это и счастливо соединиться в супружеских объятиях. Хотите пари?
— Я не собираюсь спорить с вами на целомудрие моей матери, — возмущенно заявила Джулиана.
— Что ж, тогда сыграем на ваше. Сколько нужно вам времени, чтобы проститься с ним?
— Вечность! — вспыхнула Джулиана и едва не прикусила язык. Этот слишком умный шут был не тем человеком, с которым можно было откровенничать.
Но Николас даже глазом не моргнул, вовсе не удивленный ее вспышкой.
— Думаю, немного поменьше, миледи, — сказал он тихо. — Обещаю вам.
На мгновение она замерла, глядя прямо на него, завороженная лаской, прозвучавшей в его голосе. Казалось, шум и суета вокруг отступили на задний план, его странные глаза притягивали ее, обещая восторг и наслаждение. Это было просто обманом, и все же она поверила. Она почувствовала, как краска заливает лицо, как покалывает кожу. Она качнулась к нему, совсем чуть-чуть, но он заметил.