Шагнув вперед, она зарылась лицом в пиджак, который все это время бессознательно поглаживала рукой.
От пиджака все еще пахло Джеком, и Лиз спросила себя, сколько пройдет лет, прежде чем этот запах окончательно выветрится, исчезнет. Она знала, что рано или поздно так и случится, но сама мысль об этом была настолько невыносима, что она поскорее прогнала ее от себя.
Лиз не слышала, как дверца шкафа-кладовки отворилась и внутрь заглянул Питер. Она заметила его присутствий, только когда он осторожно тронул ее за плечо, и подскочила от неожиданности.
— Ах, это ты… — пробормотала она, оборачиваясь. Боже, Питер, как ты меня напугал!..
— Не стоит этого делать, мама, — серьезно сказал он, глядя на ее заплаканное лицо. У него в глазах тоже стояли слезы, а нижняя губа дрожала как у маленького, но взгляд был совсем взрослым, а голос — уверенным и… властным.
— Почему? — спросила она, и Питер протянул вперед руки и прижал ее к себе. Повзрослев сразу на несколько лет в день, когда не стало его отца, он был теперь не только ее сыном, но и другом. Лиз все чаще обращалась к нему за поддержкой и советом.
— Я все еще очень сильно скучаю по нему, — честно призналась она, и Питер кивнул.
— Я знаю. Но если ты будешь ходить сюда и плакать, этим ты ничего не изменишь. Слезами горю не поможешь, только сделаешь хуже себе. И нам тоже, — добавил он, решив, что так действие его слов будет сильнее. — Еще недавно, — признался он после небольшой паузы, — я сам приходил сюда, чтобы делать то же, что ты сейчас, но потом мне всегда бывало так плохо, что я перестал. Мне кажется, разумнее всего было бы собрать папины вещи и убрать куда-нибудь. В подвал, например. Или в гараж. Если хочешь, я тебе помогу, — тут же предложил он.
— Твоя бабушка тоже так говорит, — печально кивнула Лиз. — Но я не хочу. Не хочу и не могу!
— Тогда не надо, — неожиданно согласился Питер. — Не будем спешить. Когда ты будешь готова, ты сама скажешь.
— Что, если я никогда не буду готова?
— Будешь. И я уверен — когда такой момент настанет, ты это сразу поймешь.
Лиз медленно высвободилась из его объятий и, поглядев на Питера снизу вверх, медленно улыбнулась.
Боль отступила, и ей стало намного легче — быть может, от того, что ее собственный сын оказался таким взрослым и мудрым.
— Я люблю тебя, мама.
— Я тоже люблю тебя, дорогой. Спасибо, что поддержал меня и остальных.
Питер кивнул, и они вернулись в комнату. Лиз посмотрела на брошенный на кровать «дипломат» с бумагами, но работать не хотелось. Питер был прав: после того, как она вспоминала Джека, трогала его костюмы и вдыхала запах его одеколона, ей действительно становилось хуже, хотя в первые минуты она и получала некоторое облегчение. Но потом все начиналось сначала. Снова наваливались тоска, одиночество, боль, которые были намного сильнее, чем раньше. Питер первым открыл это; именно поэтому он перестал заглядывать в кладовку в поисках утешения.