— Как я должна тебя понимать?
— А так, что нравится тебе это или нет, а придется уехать, Одри. У них есть крыша над головой. Есть запас продуктов на какое-то время. И кто-нибудь найдется, кто пожалеет сирот.
Ведь это только на месяц. В ноябре приедут монахини.
— — А если их что-то задержит? Если они вообще не приедут? Если их тоже убьют по дороге?
— Это маловероятно.
— И мой отъезд тоже.
— Старшие смогут присмотреть за маленькими; — с отчаянным упорством произнес Чарльз. Одри смотрела ему прямо в глаза так твердо и решительно, что ему стало страшно. Не мог же он, в самом деле, оставить ее в оккупированной японцами Маньчжурии. Достаточно вспомнить судьбу французских монахинь. При одной мысли об этом он весь похолодел. И, не выбирая слов, Чарльз напомнил о них Одри.
— Я могу сама за себя постоять.
— Вот как? Давно ли?
— Всю жизнь, Чарли. Я с одиннадцати лет живу без родителей.
— Ты с ума сошла? Ты живешь в цивилизованном американском городе, в доме деда, со слугами и в полном комфорте. И ты вообразила, что приспособлена к борьбе за существование в Маньчжурии, где вокруг затаились коммунисты, где повсюду японцы и всякие бандиты и никому нет никакого дела до того, останешься ты жива или умрешь?
— А маленькие дети, по-твоему, приспособлены к жизни без взрослых?
Голос ее задрожал. За прошедшие дни она уже успела привязаться к этим малышам, двое постоянно состязались за право сидеть у нее на коленях, а один всю минувшую ночь проспал, прижавшись к ней, у нее в кровати — к большому огорчению Чарльза. И старшие девочки, Лин Вей и Синь Ю, такие милые, заботливые, доверчивые. Разве Одри может их бросить на произвол судьбы? Она снова обратила взгляд на Чарлкаа, теперь исполненный муки.
— Знаю, дорогая… Знаю… Ужасно, что мы вынуждены их оставить. Но ничего нельзя сделать. Страна вся переполнена людскими страданиями, голодом, беспризорными детьми. Мы бессильны что-либо изменить. То же самое и здесь.
— Я не могу их оставить, Чарли. Это совершенно невозможно. Пусть даже придется пробыть здесь целый месяц, пока не приедут монахини.
У Чарльза сжалось сердце. Он понял, что она не отступит.
И он ничего не может с ней сделать. Она не ребенок. И не восемнадцатилетняя барышня, чтобы распоряжаться ею и приказывать. Она живет своим умом. Чарльзу опять стало страшно.
Как ему быть, если она откажется сейчас уехать из Китая?
— Ну а что, если их придется ждать полгода, Од? Ведь и так может статься. Политическая ситуация может настолько ухудшиться, что французы решат совсем отказаться от этого приюта, и тогда ты застрянешь здесь на годы.