— Ее зовут Тана Андреа Робертc. Тана… — повторила она имя девочки, прислушиваясь к звучанию этого имени, и ей показалось, что оно подходит дочери как нельзя лучше.
Когда она кончила кормить, сестра с улыбкой забрала у нее крохотный сверток. Другой рукой она привычно поправила постели и посмотрела в лицо Джин.
— Теперь отдохните немного, миссис Робертc. Я принесу вам Тану снова, как только она проголодается.
Когда дверь за ней закрылась, Джин откинулась назад и смежила веки, стараясь не вспоминать о муже и сосредоточиться на ребенке. Ей не хотелось думать о том, как он умер, что с ним произошло, произносил ли он перед смертью имя жены; из груди рвались рыдания. Она повернулась и впервые за много месяцев легла на живот, уткнувшись лицом в подушку. Прошел не один час, когда Джин наконец заснула, вся в слезах. Во сне она видела парня с волосами цвета спелой ржи, которого любила, и ребенка, которого он ей оставил. Ей снились муж и Тана.
Джин Робертc снимала телефонную трубку моментально, сразу после первого звонка. За долгие годы управления огромным предприятием у нее выработался четкий и эффективный стиль. Она работала здесь уже двенадцать лет. Когда ей исполнилось двадцать восемь, а Тане — шесть, она вдруг почувствовала, что не в состоянии проработать больше ни одного дня ни в одной адвокатской фирме. За шесть лет она сменила три места работы, одно скучнее другого. Но платили секретарю хорошо, и она мирилась со своим положением — ради Таны. Тана у нее всегда была на первом месте, только для Таны вставало и заходило солнце.
— Ты не даешь ребенку ни минуты покоя, — сказала как-то одна из сослуживиц.
Этого было достаточно, чтобы испортить с ней отношения. Джин знала, что делает. Она водила Тану в театры, музеи, библиотеки, картинные галереи, на концерты — всюду, куда только могла. Она тратила свои скудные средства на образование дочери, на ее развлечения, ни в чем ей не отказывая. Она сберегала для ребенка пенсию, получаемую за Энди, — всю до последнего пенни. Девочка не была избалованной, просто Джин хотела, чтобы ее дочь имела все то, чего она сама была лишена в детстве и юности, чтобы Тана приобщилась к сокровищам культуры. Теперь уже было не припомнить, как они проводили свободное время с Энди. Будь он жив, то, вероятнее всего, брал бы напрокат лодку и отвозил бы их в залив Лонг-Айленд, чтобы учить Тану плавать с раннего возраста; они собирали бы раковины моллюсков, бегали по дорожкам парка, катались на велосипеде… Энди, конечно же, боготворил бы хорошенькую белокурую девчушку, которая была вылитый отец.