— Зачем? — недоуменно спросила Шарон.
— Это нечто такое, чего ни одна из вас никогда не забудет.
Когда они ехали обратно в Южную Каролину, Тана не переставала думать об этом. Мириам Блейк была права: доктор Кинг оказался самым мудрым и самым вдохновенным оратором, каких ей доводилось слышать. В сравнении с ним все остальные выглядели недалекими слепцами. Прошел не один час, прежде чем она смогла заговорить о своих впечатлениях. Он говорил простые слова о том, что значит быть черным или дружить с черным, о гражданских правах, о всеобщем равенстве; а потом они запели все вместе, взявшись за руки и раскачиваясь в такт пению.
Спустя час после их отъезда из Вашингтона Тана взглянула на подругу.
— Это было потрясающе, правда?
Шарон коротко кивнула.
— Знаешь, мне кажется, я делаю глупость, возвращаясь в колледж. Я чувствую в себе потребность делать что-то более важное. — Она откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.
Тана вглядывалась в темноту за окном поезда, увозящего их на Юг. Это обстоятельство придавало словам оратора еще больший вес: здесь, на Юге, людей мучили, третировали, оскорбляли. Потом она подумала про вечер дебютанток, о котором так пеклась ее мать. Эта мысль показалась ей несовместимой с предыдущими мыслями: они были диаметрально противоположны и не могли уместиться в голове одновременно. Почувствовав на себе ее взгляд, Шарон открыла глаза.
— Что ты собираешься делать? — спросила Тана. После такой речи нельзя было сидеть сложа руки — это казалось просто немыслимым. Даже Фримен Блейк соглашался с этим.
— Пока не знаю. — У Шарон был усталый вид. — С самого момента отъезда из Вашингтона она думала о том, что она в состоянии сделать, чтобы помочь своим единомышленникам, находясь здесь, в «Грин-Хиллз». — А ты?
— Не знаю, — Тана вздохнула. — То, что в моих силах, я думаю. Но после речи доктора Кинга я поняла одно: этот бал, куда меня тянет моя мать, — глупейшая вещь на свете.
Шарон улыбнулась. Возразить на это нечего, однако все имеет две стороны. Нельзя забывать и о человеческом в человеке, каким бы мелким оно ни казалось.
— Тебе это будет полезно, Тэн.
— Сомневаюсь. — Девушки обменялись понимающими улыбками.
Поезд доставил их в Йолан, где они взяли одно из двух имеющихся в городе такси, доставившее их в «Грин-Хиллз».
Двадцать первого декабря около двух часов пополудни поезд подкатил к платформе «Пенсильвания стейшн». Падал легкий снежок, и все было немного феерическим, как и полагалось в канун Рождества. Тана собрала свои вещи и пробилась сквозь вокзальную толпу наружу, где взяла такси. При одной мысли, что она едет домой, ею овладело уныние. Это было несправедливо по отношению к Джин, и она чувствовала себя виноватой перед матерью, однако Тана предпочла бы теперь оказаться в любом другом месте, только не на пути к дому. Ее тяготило предстоящее участие в «выездном вечере». Она знала, как вдохновляет эта перспектива ее мать. Последние две недели она звонила Тане почти каждый вечер, передавая малейшие подробности о гостях, о цветах, об убранстве стола, о ее кавалере и ее наряде. Джин ездила к «Саксу», чтобы купить дочери белое платье. Оно было шикарным: тончайший шелк отделан атласом, а по подолу вышиты бисером некрупные белые цветы. Стоило оно безумно дорого, но Артур велел ей записать расходы на его счет.