С тех пор как они обосновались в Париже, Ник повел себя так, что Хиллари становилось не по себе. Он продолжал придерживаться той линии поведения, которую приобрел во время плавания. Он держался холодно и отстраненно, хотя и подчеркнуто вежливо — теперь дела Хиллари его не волновали. Лишь изредка он требовал ее присутствия — обычно во время деловых обедов или просил пригласить жену какого-нибудь промышленника на чай. Но со всей ясностью дал понять, чего ждет от нее, при этом Хиллари обнаружила, что это новое отношение Ника нравится ей куда меньше, чем то, что было раньше. В прежние времена он отчаянно старался угодить ей, это рождало в ней чувство вины, и она начинала ненавидеть мужа. Теперь же она стала для него не дороже дверного молотка, и это ее злило не на шутку. Прошла лишь неделя со дня их приезда, а Хиллари уже решила, что его пора проучить. Он не имеет никакого права выбрасывать ее, как пару старых бальных туфель, всякий раз после того, как она понадобилась ему для делового обеда. Она ему не цирковой медведь, который пляшет на потеху гостям, и вообще жизнь в Париже — у нее в печенках. Вот когда он уедет на неделю, она осуществит свои собственные планы.
Она прошла в отделанную резными панелями библиотеку с нагоняющим тоску обюссонским" гобеленом на стене и выглянула во двор. Джонни играл с няней и щенком, которого ему купил Ник, — на вкус Хиллари этот маленький терьер слишком громко тявкал. Вот и сейчас — лай и смех, врываясь в окно, раздражали ее. От хождения по магазинам в такую жару у Хиллари разболелась голова. Вяло бросив шляпку на стул, она стянула перчатки и направилась к бару, скрытому за деревянными панелями, но внезапно остановилась как вкопанная, услышав голос за спиной:
— Добрый вечер.
Хиллари резко повернулась и увидела Ника, сидящего за огромным столом времен Людовика Пятнадцатого. А она даже не посмотрела в ту сторону, входя в библиотеку.
— Ну как провела день?
— Что ты здесь делаешь? — Она остановилась, не дойдя до бара, выражение ее лица никак нельзя было назвать радостным.
— Я здесь живу, по крайней мере, так мне сказали.
Снова, как уже было во время плавания, он дал ей понять, кто здесь хозяин. Но Хиллари и не возражала. Ее беспокоило другое — в течение всех этих лет она выбирала, где ему быть — у ее порога или в ее постели. Теперь он принимал решения сам. Но, в сущности, и это не такая уж потеря, о которой стоит жалеть. И все же — отчего он смотрит на нее как кот на мышь? Ей захотелось ударить его.
— Ты же хотела выпить. Я не собираюсь менять твои привычки.