— А нам, вашим слушателям, зрителям, поклонникам вашего таланта, она тоже что-то может о вас рассказать неизвестное?
— Конечно, если будете внимательно слушать.
Зверева засмеялась. Порыв ветра взвил концы ее ало-розового шелкового шарфика, повязанного поверх свитера. Алая полоска обвила шею. Мещерскому показалось на миг, что она похожа на след крови на горле того пьяницы на обочине шоссе, которого…
— Сережа, что с вами?
— Ничего. Повернулся, наверное, неловко. Тут выбоина, Марина Ивановна. Позвольте, я вам помогу.
— Я тут каждое утро брожу, каждый камешек знаю.
Мещерский смотрел на нее: «Вот ей, ей! — приснился кошмар о том, что она пытается расчленить труп. Ей!»
— Поздравьте победителя! — со стороны кортов донесся призыв Шипова. Они подошли к ограде спортивной площадки. И вместе с Кравченко и Андреем похлопали выигравшему партию Дмитрию Корсакову. Несмотря на свою массивность, на корте он двигался проворно и действительно загонял своего более молодого соперника. Он помахал им рукой, однако подходить не стал. Вместе с Егором они подхватили ракетки и, горячо что-то обсуждая, направились к дому.
— Я рассказывал Вадиму, как мы были свидетелями пожара в театре «Феникс» в Венеции, — сообщил Шипов Мещерскому. Он подошел к жене и поправил сбившийся шарфик.
— Ужасная потеря, такой был милый, уютный театр. — Зверева вздохнула и отвела его руку. — Там шли реставрационные работы, потом с фирмой начались какие-то странности — лопнули какие-то кредиты. И вдруг театр сгорел.
Все погибло. Даже рояль Верди спасти не удалось. И теперь в Венеции туристы любуются опаленным остовом «Ля Фениче». — Она вздохнула. — Вот так мы относимся к святыням. А ведь я специально приезжала в Венецию, чтобы увидеть спектакль, в котором некогда блистал Луиджи Маркези… — Увидев, что на лицах приятелей отразилось замешательство, она поспешила объяснить:
— Это самый знаменитый тенор начала прошлого века. Им еще Наполеон восхищался. Знатоки говорят, что Андрей — новый, воскресший Маркези.
— Но ведь зрителей, слышавших того певца, не осталось, — заметил Кравченко.
— Осталась великая школа. И кто ее постиг в совершенстве, тот…
— Луиджи Маркези был кастрат, — произнес Шипов.
Кравченко и Мещерский умолкли. Снова это коротенькое слово повисло в воздухе, оставив после себя облако отчуждения и неловкости.
— Знаете, про Маркези ходило множество анекдотов.
Он ведь был неисправимый волокита. Однажды даже был бит братом своей любовницы. Его палкой угостили. Это сразу стало достоянием всей Венеции. Люди говорили:
«Ах, проклятый сопрано, и он туда же». Но ни побои, ни сплетни его не останавливали. — Шипов говорил все это медленно, словно смаковал каждую фразу.