— Ачкасов. Михаил Ачкасов его звали. Я не ошибаюсь, Юлия Павловна? Вы, кажется, говорили, что знали его немного? — сказал блондин Владимир. Юлия Павловна не успела ответить, потому что тут произошло вдруг то, что разом заставило всех умолкнуть.
Звон разбитого об пол блюдца — Катя, как, впрочем, и все остальные, просто опешила от неожиданности. Валерия Сорокина, вскочив со стула, вдруг следом за блюдцем с силой швырнула полную горячего чая чашку в… Олега Смирнова.
— Прекрати на меня смотреть! Опусти глаза! Не смей смотреть на меня вот так! Я тебе не твоя шлюха!
Смирнов, он, кстати, в эту минуту не смотрел на Сорокину, а разговаривал с парнем с подбритым затылком — Шурой, осекся на полуслове.
— Лера, милая, что с тобой? Лера, подожди, что ты делаешь?! — чуть не хором послышалось с разных сторон.
Она же, никого не слушая, впилась худыми пальцами в скатерть и потянула ее на себя. Глаза ее, блестевшие, как битое стекло, были устремлены на Сорокина. Но при этом она смотрела словно бы сквозь него.
— Опусти глаза! — прошипела она. — Ты… ты не смеешь… Ты не заставишь меня это сделать! Это гадко, безбожно! Он меня снова дрянью назовет, грязной, паршивой, полоумной дрянью!
— Начинается. — Сорокин поднялся, с грохотом отодвинув стул. — Начинается цирк. Прекрати немедленно юродствовать! — Он подошел к сестре и начал отцеплять ее судорожно скрюченные пальцы от скатерти. Грубо встряхнул несколько раз за плечи. — Успокойся, ну же! Кому я сказал, прекрати это! Кого ты там увидела? Кто на тебя смотрит? Где?
— Лерочка, не нужно волноваться, успокойся, — Александра Модестовна произнесла все это тоном заботливой хозяйки. Но во взгляде, каким она окинула Валерию Сорокину, была лишь брезгливость. — Успокойся же! Ну, кто на тебя не так смотрит?
— Он! — Сорокина ткнула худым пальцем в Смирнова. — Подонок, я не сделаю этого, ясно тебе? Даже если ты меня; снова бить начнешь! Не сделаю! Это гадко, тошно это, тошно!
— Заткнись!! — взревел Константин Сорокин. Катю просто поразила эта его дикая вспышка ярости. Кто бы подумал, что этот дамский угодник способен на подобное. Его сестра, как и все за столом, оглушенная его криком, сжалась в комок.
— Ну, ударь меня, ударь, — прошипела она, следя лихорадочно блестящими глазами за взбешенным братом. — Ну, бей! Разбей мне губы в кровь, выколи мне глаза, растопчи меня, ну же! — И тут она в мгновение ока задрала подол своего сарафанишки, обнаружив там всякое отсутствие нижнего белья, схватила руку брата и сунула себе между ног.
Сорокин свободной рукой с размаха влепил ей такую пощечину, что она не удержала равновесия. Если бы не Шура, сумасшедшая отлетела бы к стене. Тут на террасе поднялся такой невообразимый шум, что Катя едва не оглохла. Сорокина дико орала, извивалась, пыталась вырваться. Тело ее словно исполняло дикий и страшный танец — казалось, ее руки, ноги, туловище, шея — ни один член не слушается. Ее корчило как от нестерпимой боли. Шура подхватил ее на руки. Он был физически очень сильный, это Катя отметила сразу — никто иной просто не смог бы в этот миг справиться с бесноватой.