Общее напряжение витало в воздухе. Катя отметила: на таком месте происшествия все чувствуют себя словно не в своей тарелке — и сотрудники милиции, и прокуратуры, и эксперты, которые ко многому по долгу службы привыкают, и даже сам…
— Что за порода, не знаешь?
Катя вздрогнула — Колосов. У начальника отдела убийств, она давно заметила, вредная манера подходить неслышно и брякать что-то прямо в ухо! Правда, в тот миг она вряд ли услыхала бы чьи-то шаги. Все ее внимание было приковано к тому, что колыхалось на ветру над самой ее головой в кроне самого обычного дерева, росшего на вытоптанной, захламленной мусором полянке на задворках старой карусели. Колыхалась же на ветру толстая бельевая веревка, одним концом обвязанная вокруг ветки.
— Дерева порода не знаешь какая?
Колосов легонько отодвинул Катю в сторону, она мешала эксперту фотографировать эту самую веревку и сук. Свободный конец, болтавшийся в воздухе, был аккуратно обрезан. Катя знала: при осмотре места подобного происшествия, когда на скончавшемся налицо признаки механической асфиксии через повешение, веревку всегда обрезают, никогда не трогая и не развязывая узлов удушающей петли. Этого требуют правила осмотра: чтобы сделать верный вывод о том, что же произошло с умершим, является ли он злосчастным самоубийцей или жертвой чьего-то преступления, патологоанатому для исследования потребны и бездыханное тело, и веревка, и сама петля.
Труп уже сняли с дерева. И теперь именно порода этого дерева отчего-то так интересовала начальника отдела убийств.
— Это осина, Катя. — Колосов потрогал шершавый ствол. — Снова осина, надо же… Как это ты сказала мне в тот раз? Дерево Иуды?
Странно, что он вспомнил. Никита вообще на удивление много помнил из того, что дна ему говорила. Катя замечала это не раз. Вроде и не слушает тебя совсем, а сам… Про дерево Иуды она сказала ему в мае, когда в главке обсуждали гибель старо-павловского прокурора. На то место происшествия Катя не ездила. Колосов тогда сказал: «Он повесился на осине… надо же… Старая, гнилая, а рядом березы росли… Все ведь лучше бы, а?!»
Катя не могла ответить, чем лучше оканчивать жизненный путь в петле на белой березе, а не на горькой осине? Лишь сухо заметила, что если это и шутка — то дурная, а на осине еще Иуда повесился. Моя, есть притча такая евангельская. Видимо, несчастный самоубийца находился в таком состоянии, что ему было просто не до выбора «лучшего» дерева. Ее, помнится, тогда гораздо больше занимали ужасные подробности гибели семьи прокурора, а не смерть его самого. Решение уйти из жизни самому казалось хоть и не вполне понятным, но хотя бы закономерным после того, что он сотворил.