Мещерский злобно оглянулся на мирно спящего самоубийцу, выругался, обозвав его «сукиным сыном».
Выражался Мещерский редко, и почти всегда это было признаком сильного стресса или беспокойства.
Они въехали на центральную площадь Морского.
По мнению Кравченко, озиравшего окрестности, площадь была какой-то чудной, словно наскоро слепленная декорация из совершенно разных спектаклей: две безликие двухэтажные стекляшки конца шестидесятых с вывесками «Почта», «Продукты» и «Салон красоты», пять новехоньких магазинов-палаток, крытых пламенно-алой металлочерепицей, старинный приземистый фольварк из красного кирпича, и все это в тесном окружении еще дюжины маленьких, одноэтажных, вросших в землю рыбацких домов, крытых где древней, чудом уцелевшей еще со времен Бисмарка, натуральной черепицей, где треснувшим шифером, а где новехоньким гофрированным железом, ослепительно сиявшим на солнце. Остроконечные фронтоны домов смотрели в сторону моря и были сооружены так, чтобы как можно меньше страдать от штормов и ветров.
Около площади располагалась пристань, и к молу со всех концов поселка вело сразу несколько улочек — узких и тенистых, стиснутых облупленными стенами и палисадниками, заросшими сиренью, кустами крыжовника и смородины, вишнями и карликовыми грушами.
Возле одного из таких домов, размером чуть побольше остальных и под новой крышей, Мещерский остановил машину. Палисадника тут не было, зато позади к дому лепился просторный ангар. Слева имелась еще и одноэтажная пристройка-флигель. А рядом с ней был раскинут полосатый летний навес с рекламой пива «Балтика». Под навесом стояли пластмассовые столики и стулья. Дверь пристройки украшала кованая, украшенная хитрыми чугунными завитушками вывеска "Кафе-бар «Пан Спортсмен».
Столики под навесом были пусты, зато со стороны ангара слышались оживленные голоса. На стук хлопнувшей двери автомобиля из окон второго этажа шустро выглянула черноволосая молодая женщина. Помахала Мещерскому, крикнув: «Сейчас, сейчас, спускаюсь!» Те, кто был в ангаре, видимо, тоже услышали, что кто-то приехал, и двинулись навстречу. Так поначалу показалось Кравченко, однако это было не совсем так.
— Не беспокойтесь, Григорий Петрович, все сделаю. Да это не машина, это симфония для скрипки с оркестром. С такой ходовой еще ездить и ездить. Вы только насчет резины узнайте, нужно достать как и на том «Хорьхе», помните? И насчет краски не забудьте, — донесся оживленный голос Ильи Медовникова, которого проще было именовать, с легкой руки Мещерского, емким прозвищем Базис.