Обычно весь день мы толком ничего не ели. Так, перехватишь кой-чего – и все. Зато вечером, разгримировавшись, мы отправлялись через Приморский парк в ресторан. Посреди пути заходили в тир. Это был ритуал. Попадали в десятку. Раздавалось утесовское:
…И как пройти на Поцелуев мост…
Когда бывали молоды, ходили мы по городу.
Свиданье назначали на мосту…
Однажды в день рождения Коли Досталя мы втроем – я, Коля и Миша Кононов – выпили за праздничным ужином три бутылки коньяка. В гостиницу ползли из ресторана трамвайными путями по-пластунски полторы остановки. Слава Богу, на следующий день съемки отменили из-за погоды. Нас спасла затяжная облачность. Не было необходимой ясности ни на небе, ни в наших головах. После этого я коньяк видеть не мог несколько лет, пока не смягчился в своем отношении к этому зелью на правительственном банкете в Ереване.
В нашей картине снимался Ефим Захарович Копелян. Он играл жестянщика, выдававшего себя во время курортного сезона за капитана дальнего плавания. Сцена танго в ресторане-поплавке не получалась у Ефима Захаровича. Танго не получалось. Калик нервничал, кричал. Копелян тоже нервничал, молчал. После съемки он взял несколько бутылок сухого вина. Собрались у нас в номере.
– Понимаешь, Женя, – сказал Ефим Захарович, – вот я говорю: «Чайник». И каждый из нас представляет свой чайник. У кого какой есть. А у всех разные чайники… Вот так и в искусстве…
Что же вы не пьете, дьяволы?
Или я не сын страны?
Или я за рюмку водки
Не закладывал штаны?.. –
запел Копелян есенинскими словами.
Эпизодическую роль торговца вином Попандопуло сыграл в нашей картине артист вахтанговского театра Максим Греков. Все в группе ждали его приезда. Все знали, что это последняя роль замечательного мастера. Он был обречен из-за злокачественного заболевания крови. Говорили, что облучился случайно где-то на гастролях, искупавшись в речке после аварийного радиоактивного сброса с секретного атомного предприятия. Приехал Греков. Сцену сняли, отработали, как обычно. И он вел себя вроде бы как ни в чем не бывало. Только ночами не спал. Ходил по номеру. На озвучание в Москве его привезли даже из больницы. «Стакан молодого вина – двадцать лет жизни!..» Записал он свою последнюю экранную фразу и ушел. Ушел навсегда. Это был подвиг, профессиональное завещание неповторимого Максима Грекова. На экране в его грустных глазах отражалось солнце. «Стакан молодого вина – двадцать лет жизни!..»
Потеплело. Крымская курортная нега располагала к праздному разгильдяйству. Миша Кононов и Коля Досталь все чаще и чаще в трусах и халатах выходили на набережную и устраивали лягушачьи гонки. Игрушечные гуттаперчевые лягушки прыгали на своеобразных надувных «фаллосах», воздух в которые поступал через полутораметровые шланги от сжимаемой в кулаке резиновой груши. А я целовался под водой с молоденькой работницей киногруппы, чтобы никто не видел. Мы прижимались губами друг к другу и судорожно целовались взасос, пока хватало дыхания. Потом выныривали в разные стороны.