Я оглядела его тощие ножонки — ручонки, пивной животик и хмыкнула. Тоже мне, любитель секса по-индийски.
Лифт мягко остановился, с тихим шелестом разошлись створки, и мужик переспросил:
— Ну так как, ты согласна на то что тебя тут не было?
— Разумеется! — проникновенно улыбнулась я ему. — Кришнаитка у тебя была, кришнаитка. Сколько они за ночь — то берут, а то вдруг спросят?
— Э… — опешил мужик, — нисколько. По любви.
— По любви? — подняла я бровь.
— Двести баксов, — смутился он.
— Да…, — глубокомысленно заметила я. — Две сотни не деньги, значит и впрямь по любви.
Мужик злобно на меня посмотрел, схватил пульт и ворота гаража начали подниматься.
— Вали давай, — буркнул он.
— Но-но, — предостерегающе сказала я. — Когда меня начнут пытать, как я свалила, я ведь могу и правду сказать.
— Ах ты! — задохнулся он от возмущения.
Но я уже одумалась. Новопассита надо было пить больше.
— Дяденька, извините пожалуйста, — покаянно сказала я. — У меня жизнь в последнее время сложная, одно за другим, вот и собачусь со всеми.
Дядька посмотрел на меня внимательно — шучу или нет, и махнул рукой.
— Ладно, Марья, иди. Я тоже сонный не подарок.
Я кивнула и шагнула во двор. Ворота за моей спиной с тихим шуршанием опустились. Вокруг ярко светили ажурные кованые фонарики, было безлюдно (третий час ночи, еще бы кто — то был!), и я стояла тут как на ладони. Бакс словно матерый партизан тенью крался среди клумб. С трудом я заставила себя пошагать на негнущихся ногах к калиточке в огибающей двор изгороди. Ею жильцы пользовались именно во время ночных вылазок — дабы не открывать здоровенные большие ворота. Каждое мгновение я ждала, что сейчас мне в лоб вопьется каленой иглой пуля — и я оч. бесславно закончу свой земной путь. И самое главное — мое тело в таком виде никто не идентифицирует со мной. Меня похоронят как бродяжку.
Бо-оже…
Я шмыгнула носом.
Себя было жалко до ужаса.
Кое — как собравшись с духом, я заставила себя дошагать до калитки, выйти, и тут — то меня и приняли.
— Эй ты, коза! — послышался дробный топот. — Стоять!
Я от ужаса замерла и даже слегка присела.
Ко мне подлетели два парня, бесцеремонно схватили за руки и громко свистнули. Через пару минут из-за угла показалась знакомая гориллоподобная фигура.
«Толик!» — полуобморочно пискнул внутренний голос. А я поняла — вот и пришел мой смертный час. Некстати вспомнилось, что я не написала завещания. Маменька теперь сдаст мое имущество на церковь, а бедного Баксюшу — на живодерню. Она у меня такая.
Я закрыла глаза и принялась истово молиться.
— Харе Рама, Харе Кришна, Харе, Харе, Харе! — с подвыванием лепетала я писклявым от ужаса голоском