Вулф пристально уставился на нее.
— В том, что вы мне сейчас рассказали, есть своя логика, однако разумными ваши действия назвать все же нельзя. Вы считаете себя умной женщиной?
— Да, в достаточной степени. Я хорошая медсестра, и одно это уже предполагает наличие головы на плечах.
— И все же вы надеялись, что этот шарлатан с помощью своих фокусов-покусов сможет вывести на чистую воду человека, который подбросил бомбу в больницу?
— Но я ведь считала, что он настоящий ученый. О нем много писали в газетах, он был широко известен и обладал почти такой же репутацией, как у вас.
— Боже праведный! — Вулф широко раскрыл глаза. — И чего только не наслушаешься за день! Ну так о чем вы хотели со мной посоветоваться?
— Я хотела узнать, сможет ли полиция, на ваш взгляд, найти преступника.
Глаза Вулфа вновь пришли в нормальное состояние. Они были полузакрыты.
— Мисс Матуро, спектакль, в котором вы принимаете участие и который называется «допрос лица, волею обстоятельств вовлеченного в картину убийства», на начальной стадии всегда напоминает поиски дороги в джунглях. Двигаться приходится вслепую, наугад, руководствуясь только чутьем.
Вы сказали, что никогда прежде не видели мистера Хеллера, но не можете этого доказать. Однако я имею полное право предположить, что вы его видели, пусть не в офисе, и говорили с ним. При этом вы убедились — неважно как, — что именно он подбросил бомбу в больницу и стал виновником бойни. Затем, повинуясь стремлению отомстить, вы явились к нему в кабинет и убили его. Вдобавок…
Она вытаращила глаза.
— Но с какой стати я могла решить, что бомбу подложил Хеллер?
— Понятия не имею. Я ведь уже сказал, что двигаюсь наугад. В пользу моей версии говорит и та невероятная ненависть к злодею, в которой вы мне сами признались. Полагаю, она вполне могла толкнуть вас на убийство. Карающую руку правосудия в нашем спектакле олицетворяет инспектор Кремер, и я не сомневаюсь, что сейчас двое или трое его людей уже названивают вашим друзьям и знакомым, интересуясь, не упоминали ли вы когда-либо о Лео Хеллере как о негодяе, ответственном за преступление в больнице. Возможно, они также выпытывают, не было ли у вас каких-либо причин к тому, чтобы самой подложить эту бомбу.
— О боже! Самой подложить бомбу? — Ее лицо нервно задергалось.
— А почему бы и нет? У вас могли иметься к тому веские основания. Кто подтвердит, что афишируемая вами ненависть к преступнику не есть простой трюк для отвода глаз?
— Нет! — Она вскочила и, придвинувшись вплотную к лицу Вулфа, забарабанила кулачками по столу. — Да как вы смеете такое говорить! В ту ночь погибли шесть самых дорогих мне людей. — Она еще сильнее забарабанила по столу. — Разве могу я после этого быть неискренна? И разве любой другой мог бы?