Да, бабушка всегда была с нами – в большой шляпе, маленькая, толстенькая, с широким добрым лицом, с которого не сходила улыбка. Если дедушке случалось вспылить, а такое бывало часто, она просто дула ему в лицо.
Вместе с Катариной ушли в пошлое и поездки на нашу любимую Мейю. Лето утратило волшебную таинственность, а дедушка никогда уже так не шумел и не радовался, ведь некому было подуть ему в лицо.
– Я должен еще раз съездить туда, малышка. Но прежде у меня духу не хватало.
Он громко всхлипывал, так что люди стали оборачиваться, а одна средних лет дама в цветастом платье даже предложила ему лекарство, Она принялась рыться в сумке, которая грохотала, как гремучая змея, – столько там было пузырьков с таблетками.
– Хочу и плачу, бесчувственные идиоты! – огрызнулся дедушка и погрозил тростью. – Ясно?
Дама поспешно ретировалась. И тут я дунула ему в лицо.
Сначала он опешил, а потом прямо-таки просиял.
– Ах ты, маленькая ведьма, – ласково сказал он и погладил меня по щеке.
Дом был на прежнем месте, точь-в-точь такой, каким я его помнила, – выкрашенный белой краской, нелепый и величественный, с башенками, балюстрадой и балконом, с которого обычно махала нам бабушка. Дом стоял на горе, и к нему вела извилистая, вымощенная щебнем тропинка. «Феликс Кролл. Частное владение», – гласила латунная табличка на калитке. Феликс Кролл – так звали дедушкиного отца. Это он построил дом.
Мы с трудом пробрались с креслом-каталкой по заросшей ольховой аллее. Дальше пути не было. Мост слева сломало льдом.
Пока мы стояли и размышляли, что делать, над заливом пролетел лебедь – лапы как водные лыжи, крылья расправлены, шея вытянута. Опускаясь на воду, он зашумел, как орган. А ведь я уже видела его раньше.
– Давайте пойдем по шоссе, – предложила мама.
Ясно было, что с креслом нам на гору никогда не взобраться.
– Нет, – возразил дедушка. – Можете думать, что я рехнулся, но я хочу подняться сам.
Сжав зубы, он упорно карабкался в гору. Пот заливал лицо, он дышал все тяжелее, а солнце припекало, пробиваясь сквозь тучи чаек. Подъем занял у него больше часа.
На дрожащих ногах, со шляпой в руке дедушка замер у входной двери.
– Вот я и пришел, – сказал он, обращаясь к невидимому собеседнику.
Мы молча обошли дом. Ничто не изменилось с тех пор, как пять лет назад умерла бабушка и дедушка запер дом. Тогда он улетел на вертолете, уносившем бабушку, и больше не возвращался, словно закрыл дверь в обитель горя.
Пауки затянули окна тонкими занавесями, цветы, за которыми бабушка так заботливо ухаживала, увяли, сухие листья свешиваюсь из горшков. На обеденном столе стояла супница, аппетитные пары превратились в пыль. Стол был накрыт на двоих. Вино в хрустальных бокалах испарилось, оставив на дне твердые красные бисеринки. Бабушкина шляпа висела на львиной голове, украшавшей резную спинку стула. Ее туфли, сброшенные впопыхах, валялись под диваном подошвами вверх, будто лодки, выброшенные на берег.