Философ проводил его насмешливым взглядом и ответил юноше:
— Все дело в выгоде! Торговля рабами, действительно, обложена крупным налогом, и Афины богатеют на ней, вернее, умудряются сводить концы с концами… Вот архонты в закрывают глаза на разбой пиратов. А они пользуются этой безнаказанностью. Вот и текут сюда нескончаемым потоком сирийцы, фракийцы и вон — рабы из Далмации.
Эвбулид проследил глазами за взглядом философа и увидел на помосте увенчанных венками[21] далматов. Вспомнил слова купца из Пергама, который сказал: не утруждай себя их осмотром…
— Впрочем, мы и сами платим позорную дань востоку! — продолжал разошедшийся философ. — Пелопоннес дает Сирии гетер, Иония — музыкантш, вся Греция посылает им своих молодых девушек!
— И наши скромные девушки, славящиеся во всем мире своим целомудрием, стоят обнаженными на «камнях продажи»?! Позор! — закричал молодой афинянин.
— Как же ценят на варварских рынках нас, греков? — не выдержал Эвбулид.
— Справедливости ради надо сказать, очень высоко! — горько усмехнулся философ. — Нас считают красивыми и пригодными для всех видов интеллектуальных работ. Но, бывает, посылают в гончарные мастерские и даже на рудники.
Эвбулид представил, как где-нибудь на Делосе или Хиосе глашатай расхваливает этого философа, как понтиец или критянин платит за него полталанта — обычную цену плененного стоика, хотел возмутиться, но вдруг увидел, что на помост начали выводить новую партию рабов. Это были высокие, широкоплечие северяне со светлыми волосами и голубыми глазами. Голова каждого из них была покрыта войлочной шляпой.[22]
— Пять рабов из далекой Скифии! — закричали глашатаи. — Огромны и сильны, как сам Геракл!
Пока пораженные необычным видом рабов покупатели вслушивались в слова глашатая, сообщавших, что эти громадные скифы умеют возделывать поля и корчевать лес, Эвбулид первым взбежал на «камень продажи» и подскочил к торговцу партией.
Это был высокий, мужественный человек с лицом воина. Один из многочисленных шрамов был особенно ужасен: через весь лоб проходил глубокий рубец, прикрытый тонкой пленкой, под которой надсадно пульсировала жилка.
Не узнавая своего голоса, хриплого и осевшего от волнения, Эвбулид бросил:
— Сколько?
— Дисат мин! — коверкая греческие слова, отрывисто ответил торговец.
«Десять мин! — похолодел Эвбулид. — Проклятый купец! Чтоб ты не доплыл до своего Пергама! Десять мин за одного раба…»
Чтобы не уронить своего достоинства, он не стал сразу сходить с помоста. Подошел к рабам. С напускным интересом пощупал у одного из них согнутую в локте руку. Поразился крепости ее мышц. Они были тверды, как камень.