– Плевать, – со злостью сказал Дима Рагозин. – Мы к этому привыкли.
– А мне не плевать! – горячо возразила Ольга. – К чему вы привыкли? Что «пожарные, как всегда, проспали»? Что «приехали, как всегда, к концу пожара»?
– Леля, – выходя из спальни, с упреком произнес Дед. – Ребенку спать не даете, ораторы.
– За вас обидно, – остывая, тихо проговорила Ольга. – Какие-то вы… беспомощные… Дымом насквозь пропахли, кого ни возьми – обожженный, битый, а постоять за себя… Дима, чем ты отмечен за Большой Пожар?
– Пятьдесят рублей и замечание. – Рагозин повеселел. – За грубый ответ старшему по званию. А вот Вася и Слава – орлы, из такого дыма без выговора выйти – в сорочке надо родиться!
– А я сто целковых, – не без удовольствия припомнил Дед. – Отродясь таких наградных не получал.
– По двенадцать с полтиной за душу, – подсчитал в уме Слава. – Ты ведь восьмерых вынес, Дед?
– Вася, включай, – спохватился Дима. – Через пять минут футбол начинается, не прозевать бы.
Под полным немого укора взглядом Ольги все притихли.
– Не могу понять, неужели у вас нет хоть капельки честолюбия? – спросила она. – Неужели вы… ну пусть не вслух, а про себя, не мечтаете о том, чтобы о вас, о ваших товарищах узнали? Я-то думала, вы обрадуетесь, поддержите… Позвонить Микулину и сказать, что я отказываюсь?
– Ты, Леля, не обижайся, – примирительно сказал Дед. – У нас так: если за пожар не намылили шею, и на том спасибо. Мы только тогда, когда пламя, заметные, и то для начальства, а потушим – от чужих глаз домой поскорее, копоть отмывать. Некрасивые мы на виду. А звонить Микулину не надо, раз уж ты так настроилась, пиши, что вспомним – расскажем.
Мы переглянулись.
– Дед, как всегда, железно прав, – сказал Дима. – Благословляем Ольгу, ребята?
Ольга впервые за вечер улыбнулась, подошла к письменному столу и достала из ящика толстую тетрадь.
– С чего начнем? – спросила она. – Давайте с Кожухова и 01.
Так была затверждена эта идея – написать про Большой Пожар.
ПОЛКОВНИК КОЖУХОВ – ШЕСТЬ ЛЕТ НАЗАД
Морякам снятся шторма, полярникам – льды и снега, пожарным – дым и огонь.
Кожухову, хотя по годам своим войны он не видел, чаще всего снились разрывы снарядов.
Много всего пережил он за двадцать с лишним лет службы, но один пожар был самый страшный – горели склады боеприпасов на полигоне, километрах в шестидесяти от города. Когда Кожухов приехал туда, он мгновенно понял, что не знает, как тушить этот пожар: с раздирающим небо грохотом рвались снаряды, гранаты и мины, по всему полигону со свистом разлетались осколки. Автоцистерна и автонасос, закрепленные за полигоном, уже пытались добраться до очага пожара, но были опрокинуты, изувечены воздушной волной; повторять их маневр было бы безумием.