А огонь подбирался к главному складу, пожар следовало остановить во что бы то ни стало.
Кожухов стоял, смотрел на огонь и думал, разрешив себе тем самым непозволительную роскошь.
Выход был один – пойти на смертельный риск.
– Я с тобой, – сказал старый генерал, начальник полигона. – Забудь про мои погоны, рядовым.
Кожухов многое слышал о генерале, верил, что тот говорит искренне, но для задуманного нужны были профессионалы – лучшие из лучших. Из шагнувших вперед добровольцев он выбрал троих, все взяли ручные стволы и поползли по-пластунски: впереди Кожухов, за ним Нестеров-старший, лейтенант Гулин и сержант Лавров. Метр за метром, всем телом вжимаясь в колею, они ползли, думая только об одном: как можно ближе подобраться к очагу.
Первым выбыл из строя Гулин – осколок врезался ему в предплечье, и Кожухов отправил лейтенанта назад, другой осколок попал Кожухову по каске и, скользнув, чудом ее не пробил; третий, к счастью, небольшой и на излете, распорол сапог Лаврову.
И тогда Кожухов, с горечью осознав, что дальше двигаться вперед бессмысленно, приказал отступить.
Они вернулись. Кожухов увидел полные отчаяния глаза генерала, и ему вдруг явилась чрезвычайно дерзкая мысль. Даже кровь вскипела от неожиданной этой мысли.
В стороне стоял тяжелый танк. А что, если снять с пожарной машины мощный лафетный ствол – тридцать литров воды в секунду, водяная пушка! – и приспособить, привязать его к танковому орудию?
– Шанс, – подумав, подтвердил Нестеров, который всю войну провел механиком-водителем тридцатьчетверки. – Шанс! – убежденно повторил он.
Так и сделали. Привязали капроновой веревкой лафетный ствол рядом с орудием, нарастили рукава, Нестеров сел за рычаги, Кожухов и Лавров скорчились за башней, чтобы держать рукав – и тяжелый танк пошел в атаку на огонь!
По броне лупили осколки, но их Кожухов теперь не боялся – лишь бы ходовую часть не повредило, а когда крупным осколком гусеницу все-таки заклинило и танк развернуло, очаг пожара был уже в сфере действия лафетного ствола и за несколько минут огонь был потушен…
– Сынки, – сказал тогда генерал, и на глазах у него появились слезы,
– родные…
– Опять синяков наставил, – жаловалась наутро Люба. – Хоть бы во сне пожары не тушил!
– Постараюсь, – пообещал Кожухов, – мне и наяву их хватает. Юра звонил?
– Завтра с Ветой в театр идут. Ты бы, Миша, не так с ним строго, а то бросил сына в омут…
– Выкарабкается, – уверенно оказал Кожухов. – Ну, завтракать.
Он позвонил в УПО, узнал, что ночь прошла относительно спокойно, позавтракал и привычно поцеловал на прощанье жену.