– Нет, я всего лишь его представитель.
– А кто же тогда владелец?
– Этого я вам не могу сказать, – ответил Беннет.
– Значит ли это, что вы сами не знаете, кто он, или же…
– Это значит, что я не могу вам этого сказать.
– Не назовете ли вы нам сумму?
– Полагаю, что вы имеете в виду сумму, заплаченную за универмаг?
– Да, именно…
– Это тоже, – сказал Беннет, – не подлежит оглашению.
– Брюс! – раздался чей-то негодующий голос.
Монтгомери покачал головой.
– Будьте добры, обращайтесь к мистеру Беннету, – повторил он. – Он ответит на все ваши вопросы.
– Не скажете ли вы нам, – спросил я Беннета, – какую политику будет проводить новый владелец? Останется ли универмаг таким же, каким он был до сих пор? Сохранится ли прежняя политика в отношении качества товаров, кредита, гражданских…
– Универмаг, – твердо произнес Беннет, – будет закрыт.
– Вы имеете в виду – будет закрыт для реорганизации?..
– Молодой человек, – отчеканивая каждое слово, проговорил Беннет, – я вовсе не это имею в виду. Универмаг будет закрыт. И больше не откроется. «Франклин» перестанет существовать. Навсегда.
Я поймал взгляд Брюса Монтгомери. Проживи я хоть миллион лет, из моей памяти никогда не изгладится тот испуг, изумление и боль, которые отразились на его лице.
Когда, ощущая затылком дыхание нависавшего надо мной Гэвина, я дописывал последнюю страницу, а отдел литературной правки стонал, что уже прошли все сроки выпуска газеты, позвонила секретарша издателя.
– Мистер Мэйнард желает с вами побеседовать, – сказала она, – немедленно, как только вы освободитесь.
– Уже кончаю, – бросил я и положил трубку.
Я дописал последний абзац и вытащил лист из машинки. Схватив его, Гэвин помчался к столу отдела литературной правки.
Он тут же вернулся и кивнул на телефонный аппарат.
– Старик? – спросил он.
Я ответил, что он самый.
– Видно, собирается как следует выпотрошить меня. Допрос третьей степени, с применением пыток.
Такая уж была у Старика манера. И вовсе не потому, что он нам не доверял. Не потому, что считал нас идиотами или портачами или подозревал, что мы что-нибудь замалчиваем. Мне думается, это в нем говорил газетчик – его толкала на это неодолимая тяга к выяснению подробностей, надежда на то, что, беседуя с нами, он выудит нечто ускользнувшее от нашего внимания: промывка грубого песка фактов в поисках крупиц золота. Мне кажется, что благодаря этому он проникался чувством собственной значимости.
– Какой ужасный удар, – посетовал Гэвин. – Потерять такой жирный кусок. Наверно, тот парень, что ведет счета в отделе рекламы, сейчас в каком-нибудь темном углу перепиливает себе горло.