Сначала его движения были нерешительными, возможно, даже неуклюжими. Но вскоре он увлекся и теперь писал со страстью, полностью подпав под обаяние красок, пышно расцветавших на его полотне. Время от времени его взгляд задерживался на моем лице. И, когда наши глаза встречались, я видела в его взгляде смущение или печаль. Он долго и внимательно смотрел на меня, потом с новой силой отдавался работе. Лицо его раскраснелось, но черты были неподвижны. Кисти падали на пол у его ног, и брызги ярких красок оставили пестрые пятна на носках его сапог, Николас не обращал на это внимания.
Я должна была бы почувствовать, что грядет взрыв, потому что его резкие движения свидетельствовали о недовольстве работой, даже об отчаянии. Но я была слишком захвачена своими воспоминаниями и фантазиями.
Меня внезапно и грубо вернула к действительности его вспышка: он схватил холст с мольберта и швырнул через комнату так, что тот ударился о стену.
— Проклятье! — крикнул он.
Я, вздрогнув от неожиданности, вскочила с места, подхватив юбки, а он беспокойно заходил по комнате.
Нервным жестом пригладив волосы, он остановился у окна и теперь смотрел сквозь обледеневщее стекло.
— Мои картины могут поспорить по верности жизни с полотнами Антуана Ватто [6], и все же мои пальцы немеют, а глаза слепнут, когда я пытаюсь изобразить ваше лицо.
— Мое, сэр?
— Да, ваше, мисс.
Он резко повернулся ко мне, глаза его были похожи на подернутые пеплом уголья, полыхавшие сумрачным огнем. Потом Ник посмотрел на свои руки.
— Почему они не следуют за моей мыслью, за моей фантазией?
Я попыталась заговорить весело, будто ничего не произошло:
— У вас твердая рука, милорд.
Потом я поспешила к брошенному им холсту и подняла его с полу. Глядя вниз на лицо, черты которого пока еще смутно вырисовывались, я заметила линию волнистых волос, таких же черных и волнистых, как мои. Они были немного короче на картине, но богатство цвета и живой блеск даже превосходили мои собственные.
— Лицо без глаз? Без рта? — рассмеялась я. — Неужели я столь безлика, милорд?
Николас смотрел на меня с подозрением.
— Вы насмехаетесь надо мной? — спросил он.
— Насмехаюсь над вами?
Склонив голову, я снова теперь смотрела на полотно.
— Кто бы она ни была, она очень хорошенькая. И я ей завидую.
Он медленно пересек комнату и остановился рядом со мной. Я изо всех сил старалась не сделать шаг вперед и не прижаться к нему, не утонуть в даре, исходившем от его тела. Потому что само его присутствие вытягивало из меня силы, оставляло меня слабой, почти бездыханной и полной томления. В тишине, царившей в комнате, я отчетливо слышала его глубокое дыхание, а взгляд его не отрывался от моего лица.